— Это что, шутка? Я точно беспокоился бы насчет Марка, если бы мы носили один размер.
Хмммм, весомый довод. Продолжаем!
— Может, одной из моих немертвых суперспособностей является обращение голубых в гетеросексуальную веру, но это тебя, кажется, не слишком волнует.
— Да, — согласился он, присаживаясь на край кровати и барабаня пальцами левой руки по своему правому колену. — Это меня не слишком волнует.
— Так-то!
— А еще ты недостаточно быстро раздеваешься.
— И я не в постели одной из «Пчелок», где бы она ни находилась…
— Второй этаж. Третья комната вдоль по правой стороне коридора.
— Видишь? Это мне нужно беспокоиться, не спишь ли ты с ним, настолько ты одержим.
— Я защищаю свою территорию, — наконец уступил он. — А не одержим.
— Но я хочу быть только с тобой, разве мы не выяснили это в октябре? — я взмахнула руками, которые, поскольку я расстегивала пуговицы, взмыли вверх, словно веревки для сушки белья в штормовой ветер. — Это твой голос я слышу у себя в голове и ничей больше. И это доказывает, что тебе вообще не о чем беспокоиться.
— Что?
Ой, мать твою.
— Так, только не бесись.
Дура, дура! Я собиралась ему рассказать, но не так. Я склонялась больше к тому, чтобы подарить ему гигантскую печенюшку, на которой глазурью было бы выведено: «Я слышу тебя в своей голове, любовничек!». Может, на День Святого Валентина. Лет, этак, через двадцать.
— Что ты сказала?
— Ну, ладно, вот что. — Я быстренько присела рядом с ним на свою (нашу!) кровать и обвила его руками, словно обняла огромный дуб, растущий на заднем дворе. — Когда мы занимаемся любовью, я слышу то, что ты думаешь. В своей голове.
Ничего. Он сидел, напряженный, будто изображал статую.
Я обняла покрепче.
— И дело в том, что я пыталась найти подходящее время, чтобы рассказать тебе, но его никогда не было. Но теперь, когда я вижу, насколько ты неуве… обеспокоен нашим гостем, я решила: сейчас будет самое время доказать свою любовь и показать, что мы предназначены друг для друга, потому что и при жизни, и после смерти я никого не слышала в своих мыслях, ни разика.
Синклер только больше напрягся.
— Ты слышишь. Меня. В своей. Голове? — осторожно спросил он.
— Да. Но только во время секса. Никогда до и никогда после. В смысле, я понятия не имею, о чем ты сейчас думаешь. Хотя, хм, могу догадаться.
— Как. Долго?
— Тот раз в бассейне — впервые. И до…, ну, того момента. В гостиной, после ухода Маргарет.
— Марджори, — автоматически поправил он.
