«Я негу люблю, юность люблю, радость люблю и солнце, жребий мой — быть в солнечный свет и в красоту влюбленной…» — пела Таис свою любимую песню сейчас, как и тогда, 4 года назад…
…«Поезжайте, я догоню…» Александр спешился и вошел в бор просто потому, что его неодолимо потянула какая-то сила. В пиниевом лесочке резко и пряно пахло сухой пыльной хвоей. Трава пружинила под ногами. Сквозь чешуйчатые стволы проглядывали море и затуманенный знойным маревом горизонт. Птицы, разморенные солнцем, умолкли, и лишь неугомонные цикады подавали голоса в сонной полуденной тишине. Да только ли цикады? Кто это поет? Александр, гордый 18-летний победитель Херонеи, приблизился к краю обрыва, раздвинул кусты лавра и замер, открыв рот. Внизу, в небольшой живописной бухточке у кромки воды, лежала девушка и пела морю: «Я негу люблю, юность люблю, радость люблю и солнце…» Линия ноги, бедра и талии прекрасна, как линия дюн, волн, облаков в небе, как мир, частью которого она являлась. И поет так радостно, как олицетворение самой радости жизни. Потом девушка бросилась в жадные объятия Посейдона и, смеясь, скользила и кувыркалась в волнах. «Как жаль… Я не узнаю ее никогда, но я хотел бы знать, как она живет!» Он впустил в себя это сказочное видение и запечатлел его в памяти со всеми красками, настроением, звуками, запахами. Потом выдохнул, медленно отступил и поспешил догонять свое ушедшее вперед сопровождение…
И вот она перед ним. Что это, знак? Знак.
— Тебе не понравилось мое пение? — испуганно спросила Таис, присев к царю на ложе.
— Еще как понравилось! Почему ты так решила?
— По твоему нахмуренному лицу.
— Да, мне с моим лицом вечная морока. Мать иной раз: «Что с тобой?» — «Все прекрасно». — «Но я же по лицу вижу!» Знаешь, как матери иной раз, им же ничего не докажешь.
— Нет, не знаю. Моя мать умерла, когда мне был год. А отец погиб еще до моего рождения.
— О! Извини. С кем же ты жила?
— С бабушкой, до школы. Потом она умерла, и я жила одна.
Александр пораженно замолчал, нахмурился, глубоко задумался…
Потом молча взял нож, разрезал хлеб пополам, отщипнул кусочек и поднес ко рту Таис. Она удивленно помедлила и проглотила. Потом молодой царь так же задумчиво съел ломтик сам.
— Пойдем-ка, погуляем…
Они вышли во двор, но там царила суета. Отошли в сторону, к маленькой рощице на склоне холма, полной свежести и таинственных шорохов. Сапфировый вечерний воздух благоухал, а совы кричали так же, как в родных Афинах.
