Анна Степановна не была поставлена в известность обо всех этих событиях. Да и, пожалуй, личная жизнь мужа перестала ее интересовать. Она старела, наслаждаясь беспечным существованием в чужом доме, палец о палец не ударяя ради блага окружающих и не думая о будущем. О ней надо было беспокоиться мне, как бы это меня ни раздражало. Таково было условие деда: заботиться об иждивенцах.
И Виолетта это знала. Поэтому на третий день после смерти деда она появилась в поместье со своим женихом – сыном того самого Артурчика, что был любовью всей жизни нашей Русланы. Меня поставили в известность, что свадьба будет в поместье. И я организовала ей эту свадьбу, с изумлением ощутив что-то вроде чувства удовлетворения. Вот именно это, наверное, и имел в виду дед, когда говорил, что его наследник должен получать удовольствие от управления поместьем, а не тянуть лямку.
Впрочем, за те четыре года, которые я провела рядом с дедом, обучаясь всему, чему могла обучиться, я и сама очень сильно изменилась. Мне стало нравиться работать с людьми, которые были намного старше меня. Был особый кайф в том, чтобы заставить их относиться к себе серьезно. Для этого приходилось учиться мыслить нестандартно, советоваться с дедом, Айземаном, Семеном и даже Никитой, но, когда мне удавалось увлечь своей идеей взрослых дядек в дорогих костюмах, я торжествовала.
И дед хвалил меня, а это было очень приятно.
Долгое время я не могла видеть Никиту. Меня тошнило при одном появлении его невысокой жилистой фигуры, от одного взгляда его черных безумных – в моем понимании, конечно, – глаз. И он держался со мной по-особенному. Ему приходилось мириться с волей деда, и Цирулик-младший ненавидел меня, как темную лошадку, которая увела у него из рук заветный приз. С другой стороны, эта дикая страсть, объектом которой мне выпало стать, уравновесила его ненависть.
Никита долго мотал мне нервы: то привозил мне огромные букеты и просил выйти за него замуж, то преднамеренно вводил в заблуждение, выставляя дурой в глазах тех самых дядек в костюмах. Мы ссорились, и он целовал и выкручивал мне руки.
Наконец дед запретил внуку приезжать в поместье, если он не поклянется раз и навсегда относиться ко мне «как к сестре и другу». Это была собственная формулировка Виктора Ивановича. Никита, услышав это, швырнул свой мобильный об стену, но смирился. С тех пор мы сосуществовали в состоянии хрупкого равновесия, холодной войны и сексуального противостояния, зачастую просто вынужденные становиться по одну сторону баррикады.
