— Ну что, я выкарабкаюсь?
— Да, малыш, — шепчет Фелиси.
Могу вам сказать, что от облегчения я выдыхаю столько воздуха, что его бы хватило, чтобы надуть дирижабль. Но тут в моих кишках загорается жуткая боль. Сразу же подходит очень хорошенькая малышка со шприцем в руке, снимает с меня одеяло и втыкает мне в задницу иглу. Эффект не заставляет себя ждать: боль исчезает, и я чувствую себя веселым.
— Слушай, ма, — говорю я Фелиси, — ты, наверное, думаешь, что я влез в какую-нибудь политическую историю… Это не так, честное слово, и я не знаю, почему тот парень нашпиговал мое пузо свинцом.
Фелиси вытирает с моего лба пот и говорит:
— Не волнуйся.
Но она быстро понимает, что ее совет производит на меня такое же впечатление, как стихи на корову. Она меня знает, и ей известно, что я не могу не психовать, когда меня пытается кокнуть первый встречный…
— Что ты хотел сказать этой странной фразой: «Я понял его глаза»? — спрашивает она. — Ты повторял ее несколько дней…
Я подскакиваю:
— Несколько дней! Так сколько же я тут провалялся?
— Три недели.
Я не верю своим ушам.
— Это правда, — шепчет Фелиси. — Ах, мой бедный малыш, я так перепугалась…
Я раздумываю над вопросом, который она мне задала.
— "Я понял его глаза" означает, что, прежде чем тот тип начал стрелять, я заметил в его взгляде огонек, который горит в глазах тех, кто собирается прикончить себе подобного. Я не могу это объяснить, но ошибиться невозможно…
Закончив говорить, я улавливаю легкий шорох в глубине комнаты. Немного поворачиваюсь и замечаю моего коллегу Берлие, разговаривающего с толстым коротышкой в белом халате.
Мой приятель подходит ко мне.
— Ну что, теперь ты работаешь мишенью?
У него торжественный вид. Лысый череп тихо поблескивает при свете ламп, большой нос шевелится, в синих глазах, спокойных и наблюдательных, горит огонек любопытства. Он явно не понимает, как это Сан-А, ас из асов, мог так подставиться.
— Слушай, — шепчу я, — у меня на пузе должна быть отличная «молния», так что извини, но смеяться мне больно..
Его аристократическое лицо оживляется.
— Так что же с тобой произошло? Признаюсь, я ничего не понимаю. После воздушного налета тебя нашли в вагоне метро, плавающим в собственной крови, как выражаются газетчики. Прости мое любопытство, но я бы хотел знать, как ты дал себя подстрелить.
Я быстро выкладываю свою историю.
Берлие отводит глаза.
— У тебя есть соображения о том, почему это случилось?
Понимаю, к чему он клонит.
