Те влюбленности давно прошли, ‒ они даже обыграли их в своих фантазиях. Но чувство неразрешенной тайны осталось. Не из тех, сладких, интригующих, какие волнуют человека при наличии надежды на постижение, а из тех противных и унизительных, обусловленных вмешательством какой-нибудь тупой посторонней силы. Нечто подобное, но в более концентрированном виде, он чувствовал также, когда надолго застрял в своей диссертации, соскочив на стезю, абсолютно неприемлимую для его руководителя. Он тогда чуть не свихнулся. И как здорово тогда Влад разрешил все его проблемы. Одной простой фразой: продолжение события должно быть естественным, тогда оно оказывается верным. Что-то так. Или близко к этому. Он тогда сразу нашел выход. Отбросил все самые агрессивные запреты общепринятой парадигмы и пошел самым естественным, непосредственно вытекающим из сложившейся в его расчетах ситуации продолжением. И все сразу стало на свои места.
Продолжение должно быть естественным. Влюбленность должна заканчиваться тем, ради чего она вдруг появляется. И тогда все будет на своих местах. И он ее ‒ своей жены и своего лучшего друга ‒ никак не потеряет, ведь имеет ее совсем не так, как всех других людей. Для него "потерять ее" означает отчуждение, а не утрату разлукой. А риск отчуждения намного выше при запертости, чем при полной вседозволенности. Уж это он знал точно. Они прожили рука об руку, душа в душу уже шестнадцать лет. И не раз говорили о верности. И оба понимали ее примерно одинаково.
Зазвенел телефон. Что-то выскочило у него из груди. Часы показывали девять с минутами.
Все. Отбой. Терзания закончились и вдруг показались такими захватывающими, что он от наслаждения зажмурил глаза.
Голос Елены Андреевны:
‒ Здравствуй, Витя. Что там у вас, получилась?
‒ А? Да, здравствуйте. Вроде как получилось… ‒ растерянно промямлил он.
‒ Ира на дежурстве?
‒ На дежурстве…
‒ Голова разболелась? ‒ сочувственно констатировала она.
‒ Да нет, ничего. Была бы на плечах…
‒ Ты вот что сделай. У меня в секретере немировская бутылка стоит, красивая такая, я только сегодня ее купила. Выпей немного. Помогает. Этот порошок действительно очень злой. А я скоро тоже приду. Поесть нашел что?
‒ Нашел.
‒ Ну, пока.
Она положила трубку, а он застыл со своей, забыв вдруг, куда ее теперь нужно деть.
‒ Да уж… Вроде как получилось…
Они там уже час, как вдвоем. Уголек за грудиной начал снова разгораться и Виктор не стал пытаться его гасить…Получилось… Конечно, она немного стесняется его… по меньшей мере сейчас, в самом начале. В чем она? В желтом халатике или джинсовых шортах с обтрепками на штанинках? В них шов прострочен прямо по щелке и втягивается между губами, очень заманчиво выпячивая их рельефы. Или она уже без ничего? Нет, рано. Она говорила, что он не очень смелый. И застенчивый. Наверное, сейчас они просто танцуют. И целуются. Им некуда спешить. Впереди вся ночь…
