Эй, салабон? Немец-Ленина-убил, слышишь?! Пишмашка! Вали отсюда! (Пауза). Хочешь с нами за стол? Фигушки. Тебе — по губе, понял своей кумекалкой, шпингалет, кренделёк? Вот, блин, и катается, и катается. Не надоест тебе, а?
Молчит.
А ведь он похож на воронёнка, который ждёт, когда сдохнет тигрица и он начнёт выклёвывать ей глазки… Чёрный ангелочек такой… Сидит, дожидается смерти моей… Точно… Никого нет, пусто, ночь, луна светит, а он сидит на воротах, тварёныш, воронёнок поганый и хочет мне глаза, глаза, глаза, глаза выклевать… Надо его отогнать…
Кричит, сложив руки рупором.
Не дождёшься! Не дождёшься! Пошёл вон! Гликман-Барабанова будет жить! Не дождёшься!
Мальчишка качается на воротах, смотрит на старуху и смеётся, в носу ковыряет.
Она помолчала, быстро вошла в комнату, закрыла балкон, закрыла шторы.
Он сам улетит… Конечно… Посидит немного, поймёт, что мне не скоро умирать ещё и улетит… Конечно… Конечно…
Молчит, стоит спиной к балкону, слушает, как скрипят ворота во дворе.
Закрыла руками уши, включила проигрыватель, поставила пластинку. Пластинка заскрипела и выдала:
«Друзья, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, не робейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы!
Подходите, покупайте!
Сироту вы выручайте!
Посмотрите, ноги мои босы!»
Она танцует, размахивает сари, как знаменем. Закурила папиросу, смеётся.
Друзья! Купите папиросы!… (Смеётся). Володя, я налгала вам! У меня было три клички. Третья — «Папироска». Так меня звали, что делать… Всю жизнь курю эту гадость… Причём курю, скрываясь от всех… Это ж надо же — я всю жизнь пряталась, все мужья запрещали мне курить! Да что же это такое?! Они были такими не толерантными кренделями! (Хохочет). Друзья! Купите папиросы! О, высоко летала, высоко…
Села на диван. Пластинка поскрипела и замолкла.
Вот так, Владимир. Весь набор вам выдала. Да, да, так вот, мне всю жизнь дарили барахло такое разное и живые цветы.
Подошла к столу, взяла из вазы букет цветов, смотрит на них.
А я ненавижу цветы, Володя. Я ненавижу, когда они стоят в вазе, живые цветы. Ты сидишь и печатаешь, работаешь, и время от времени на стол падает один из лепесточков, из листочков. Ты его выкидываешь в урну. Урну ногой задвигаешь подальше под стол, а через минуту падает ещё лепесток, потом следующий и так целый день. Букет целый день на твоих глазах умирает. Всю жизнь мне была мука. Ведь не засунешь же букет, который тебе подарили, сразу в корзину и не выкинешь в окно, нет, конечно. Вот и стоит он на столе, и стоит, и стоит. Он умирает и умирает, и ты умираешь вместе с ним. Так было всю жизнь. Я всю жизнь умирала.
