Однажды летним вечером мы проехали в грохочущем полутёмном и затхлом вагоне местного метро; Пирей был недалеко — бедный и гулкий городишко, наполненный воем сирен, фабричных гудков и криками чаек. Заведение располагалось на окраине, в мрачном и подозрительном квартале, примечательном голубоватым светом уличных фонарей, явно оставшихся от парижской выставки восемьдесят восьмого года. Его пересекала визжащая трамвайная линия, столь неровная, что случайный трамвай трясло и мотало из стороны в сторону, как паралитика. Заведение вознаградило моё любопытство, и даже больше. Это было здание, похожее на казарму, расположенное по трём сторонам украшенного флагами просторного внутреннего двора с фонтаном посередине, наводящее на мысль о караван-сарае на краю пустыни. Аляповатый фонтан давился и булькал, пуская тонкую струйку в чашу, поросшую мхом и полную зелёной тины. По всем трём сторонам длинного низкого строения шли комнатушки девушек, как ряды пляжных кабинок; сейчас здесь, конечно, было пусто, все двери нараспашку. В одной-двух комнатушках ещё горели хлопковые фитили, плававшие в блюдцах с оливковым маслом, — словно их обитательницы только что выбежали, торопясь на вызов, и скоро вернутся. Но единственной живой душой здесь была сторожиха — полубезумная старая карга, оживлённо разговаривающая сама с собой. «Выжила из ума», — махнула на неё Ио.
Снаружи у каждой двери стояло по паре деревянных сабо или башмаков на деревянной подошве. Это было невероятно красиво, как в книжке сказок, — густая тень, таинственный жёлтый свет, чёрный бархат неба над головой. В каждой двери был прорезан традиционный глазок, но на сей раз — в форме сердечка, сквозь который клиент мог рассмотреть освещённую девушку, прежде чем сделать выбор. Кроме того, на каждой двери было грубо выведено масляной краской имя девушки — присутствовала вся греческая мифология, шедевр анонимности! Обстановка всех кабинок была типична и состояла из неуклюжей железной кровати, крохотного туалетного столика и стула. И только украшала свою комнатёнку каждая обитательница по-своему — зеркалом в черепаховой оправе, или блестящей обёрткой от бисквита, или открытками с видами далёких гаваней, иконкой с бутылочкой свежего оливкового масла рядом. Масло служило двойной цели, религиозной и мирской, — поскольку единственным средством контрацепции была смоченная в нём калимносская губка. Так священный сок славил свой исторический род двойным возжиганием, воспламеняя мужчину и освещая святого. На задней стене, невинное, как диплом на стене семинарии, висело медицинское свидетельство с датой последнего обследования. На нём было проставлено настоящее имя девушки.
