— Не провожайте. Сам найду дорогу.
Старший лейтенант остался в блиндаже. Клюев тут же спросил его, кто этот симпатичный офицер.
— Полковник Буранов. Слыхали?
— Товарищ старший лейтенант, почему же вы раньше не сказали, что это Буранов?! — жалобным голосом воскликнул разведчик.
— А зачем тебе? — удивился офицер.
— Как зачем? Это же такой знаменитый командир! Поговорить бы с ним надо. Спросить кое о чем.
— Да разве он что-нибудь скажет? — старший лейтенант насупился. — Он даже командиру полка не сказал, зачем сюда прибыл. А ведь они — друзья.
ГЛАВА II
БУРАНОВ ИЩЕТ КЛЮЧ
Изредка взглядывая на компас, Буранов уверенно пробирался через тальники, выросшие вдоль невидимого ручья. Он тщательно изучил по карте этот участок и хорошо ориентировался на местности. Кое-где тальник рос густо, длинные прутья хлестали Буранова по лицу, но это было ему даже приятно, как грубоватая ласка друга. Лишь когда какой-нибудь прут хлестал слишком уж больно, Буранов говорил укоризненно: «Ну-ну, ты! Полегче!» — и отводил куст рукой в сторону.
Крестьянин родом, Буранов с детских лет крепко любил землю и все, что на ней произрастало: деревья, цветы, травы, кустарники. Ему нравилось сорвать какую-нибудь травинку или веточку и долго вдыхать ее запах, любуясь свежей зеленью. В начале войны искалеченное снарядом дерево так и хватало его за сердце. Потом эта боль притупилась: не оставалось уже места для жалости к деревьям — привелось видеть разорванных снарядами людей. От руки фашистских варваров гибли не только рощи, но и мирные города. Немцы разрушили знаменитую Пулковскую обсерваторию, не пощадив ее мировой славы. Буранову не раз приходилось видеть обезображенный голый холм, изрытый снарядами и бомбами, засыпанный мусором, в котором щепы стволов и ветки деревьев перемешивались с обломками кирпича. Как вулкан, дымился этот холм, который гитлеровцы все еще не оставляли в покое, будто боясь, что обсерватория воскреснет. Да она и впрямь продолжала существовать: жила в душе народа, взывая к отмщению. Если бы фашисты смогли понять, как оборачивается против них ими содеянное, они содрогнулись бы от ужаса. Но они считали, что у них больше и всегда будет больше, чем у русских, самолетов, танков, пушек и дивизий, а это все, что им надо для победы.
Буранов же, русский человек и коммунист, высоко ставил то, что на своем, военном, языке называл психологическим фактором. Только обладая неистощимой крепостью духа и возможно было обороняться на таком болоте, по какому шел он сейчас, лишь изредка укрываемый тальником от глаз немецких наблюдателей, а по большей части — на виду у них.
