Это Том мне мстит, с горечью подумала Луиза. Действительно, когда у него было хорошее настроение, он прекрасно помнил о просьбе Луизы не выключать свет в залах, через которые ей придется выходить. Наверное, на его месте я поступала бы точно так же.
Лицо индейца-охотника – восковая маска, обрамленная шелково-черными волосами – на этот раз выражало какое-то мрачное удовлетворение. Луиза перебрала в памяти события сегодняшнего дня – нет, никаких фатальных ошибок.
– Так чего же ты злорадствуешь, а, парень?
Глупо, конечно, разговаривать с манекенами, и Луиза была благодарна судьбе за то, что ее некому подслушать и упрекнуть в психической неуравновешенности, но бывали моменты, когда проще что-нибудь ему сказать, чем молча выдерживать взгляд черных, мастерски сделанных стеклянных глаз.
Слава Всевышнему, индеец и на этот раз ничего не ответил.
Луиза с неестественно прямой спиной прошествовала мимо него и его трогательного семейства: молодая женщина, склонив голову, чинила какую-то одежду – из настоящих, между прочим, оленьих шкур – опять же настоящей костяной иглой. Подле нее возились двое смуглых черноволосых малышей, и девочка что-то рисовала на земле прутиком: вероятно, объясняла младшему братишке устройство их мифического мира…
Да, у него чудесные дети. И нежно любящая его жена. Хотя его на самом деле никогда и не было…
Луиза подчеркнуто дружелюбно простилась с Томом и вышла в лондонский вечер.
Он не поразил ее: прохладная морось висела в воздухе, как туча мелких тропических насекомых. Нет, плохое сравнение, подумала Луиза: слишком уж нетропический здесь климат, да и капельки холодной влаги вовсе не так страшны. Хотя назойливы сверх всякой меры.
Свет от фонарей, будто не в силах пробиться через это толстое влажное одеяло, не лился, а неподвижно висел в воздухе – тоже маленькими голубоватыми и зеленоватыми облачками. Служебный выход располагался с обратной стороны здания. Если бы Луиза вышла на площадь, столица Британии все равно вскружила бы ей голову вечно праздничной иллюминацией. Даже здесь небо было не черным и не синим, как полагается вечернему небу, а разбавлено-серым.
Бредя по стоянке к своей малолитражке, Луиза думала, что место и время вполне соответствуют стереотипу американских триллеров: тихо, ни души. И это, в конце концов, подозрительно, потому что время, по лондонским меркам, не такое уж и позднее: подумаешь, половина девятого… Это же не какой-нибудь йоркширский уголок, где все давно должны сидеть по домам или по пабам.
