— К сожалению! — произнес он так мрачно, что она вздрогнула. — Я с трудом удерживаюсь, чтобы это не стало и моим делом. Пойдемте отсюда.
Не обращая внимания на ее возражения, он настоял на том, что проводит ее до квартиры. На улице она с непреклонной сдержанностью сказала:
— Временами правила вашей матери усложняют вам жизнь.
— Я всегда считал, что это и есть основная роль матери.
— Игра на чувстве вины? — Такая позиция не вяжется с образом женщины, открыто жившей на правах любовницы женатого человека.
— Моя мать вообще не признавала такого чувства, как чувство вины. Другое дело — неловкость. Она умела заставить людей чувствовать себя неловко.
Он говорил с ироничной терпимостью и, видимо, несмотря на сумбурные чувства к матери, очень любил ее.
— Не похоже, что это как-то на вас отразилось, — сказала Мэриэл не без ехидства.
— Уверен, что вы правы. В целом я был нормальным мальчишкой, то есть обладал чувствительностью асфальтовой дорожки. — Он отодвинул ветку старого мирта, придерживая ее, чтобы Мэриэл не зацепилась волосами.
И этому она тоже не поверила. Для эгоиста Николас слишком проницателен. Внезапно испугавшись, что он заговорит о ее семье, она сменила тему:
— Как, по-вашему, продвигаются переговоры?
— Пока неплохо.
Что ж, уклончивость — составная часть работы. Все еще раздраженная его расспросами, она забыла об осторожности и попробовала копнуть глубже:
— Вы действительно считаете большой удачей, что и Маккабе, и Ватанабе увлекаются фехтованием?
— Без сомнения. У них появилась тема для разговоров, — колко заметил он, — кроме того, это пополняет ваш словарный запас.
— Насколько я понимаю, завтра главным вопросом будет торговля.
— Неужели?
— Похоже на то. Мистер Маккабе пошутил, что сегодня ему придется читать документы, чтобы освежить память, и они с мистером Ватанабе спорили, кто из них более бесполезен в должности министра.
Они подошли к повороту. На дорожку падала тень от магнолии, освещенной пробивавшимся сквозь листву волшебным светом звезд. Мягкий загадочный свет серебрил светлый ствол и ветви дерева, и от этого казалось, что окружающие тени теснее сдвинулись в прохладном, пахшем морем воздухе.
— Я много думал о вас, Мэриэл, — негромко произнес он.
От беспокойного и глупого страха у нее засосало под ложечкой.
— Не понимаю, почему, — сказала она оживленно. — Я самый обычный человек.
— Елена Троянская тоже, наверное, считала себя обычной женщиной. — Он немного помолчал, потом неожиданно продолжил: — Я размышлял о том, почему изгиб вашей верхней губы, когда вы улыбаетесь, сводит меня с ума. Почему звук вашего голоса действует на меня как прикосновение меха к коже. И почему у вас затуманиваются глаза, когда вы произносите мое имя, и о том, какие тайны скрываются в их глубине…
