— День начинается с катастроф и катаклизмов, прекрасно! — Гвендолин стукнула от злости кулаком по собственному колену. — Проклятье! У меня столько дел, а я торчу в этом здании!
— Будь моей гостьей, — беззаботно предложил Феликс и сделал жест, означающий приглашение к танцу. Заметив ее скривившиеся губы, он добавил: — Впрочем, ты вольна выйти на улицу, вызволить из гаража свою машину или взять такси. Представляю себе текст сообщения: «Гвендолин Снайдерсон, всего-навсего сто тридцать седьмая жертва стихии!» О тебе скажут по радио, это верный шаг к настоящей популярности.
— Ты не будешь так любезен заткнуться? — Гвендолин уселась на широкий подоконник и поболтала ногами. — Я чувствую себя дикаркой, пока не почищу зубы и не выпью чашечку кофе. Кроме того, я не понимаю причин твоего радостного настроения. Ты лишился возможности загорать на золотом песочке, флиртовать с красавицами, купаться в океане и играть в теннис на островах.
— У меня хватило ума застраховать отпуск, — усмехнулся Феликс, — так что два потерянных дня для меня не трагедия.
Он подошел к окну и положил руки ей на плечи.
— К тому же мы чудесно проводим время. Слушаем прекрасную музыку. Ты прекрасно смотришься в моей рубашке. Кроме того, тебе очень идет этот вид за окном, ты похожа на одну из снежинок — такая же легкая и изящная.
Гвендолин попыталась сохранить холодное достоинство. Но оказалось, что это очень трудно сделать, когда более чем фривольные мысли о его губах и руках не покидают сознания. Черт побери, она же не наивная девушка, ей тридцать лет, и она руководитель серьезной фирмы!
— Нет, — сказала Гвендолин сухо, — в этой рубашке я чувствую себя чучелом. Ни о каком изяществе и речи быть не может.
— А как насчет твоей потрясающей сексапильности?
— А как насчет завтрака? — вызывающе ответила вопросом на вопрос молодая женщина.
Феликс залез в карман и вытащил мелочь.
— Так и знал, только еда сделает тебя более терпимой и разговорчивой!
— Накорми меня завтраком, а я прочитаю тебе лекцию о терпимости, — рассмеялась Гвендолин.
Мысли о сексапильности самого Феликса Миллингтона, к счастью, уже покинули ее, и она тут же обрела обычное приветливое расположение духа.
— Начинается наш второй совместный день, — сообщил Феликс, — и я бы хотел знать, не действую ли на чужой территории. Все-таки я финансист, прежде всего и уж только потом просто мужчина.
— На чужой территории? — Глаза молодой женщины округлились и стали размером с чайные блюдца. — Я не собственность, которую можно купить или продать, мистер Миллингтон. У меня есть свое дело, и я ни от кого не завишу!
