Когда их впервые представили друг другу, ей сразу захотелось иметь с ним хорошие, дружеские отношения.
Это было в середине дня. Она пришла на собеседование в Канфилдский колледж и сидела за столом напротив председателя Совета попечителей, крупного и неповоротливого мужчины лет шестидесяти. Они уже собирались распрощаться, как за ее спиной кто-то появился.
— Томас, вы, как всегда, вовремя, — обрадованно обратился Кристофер Стамп к вошедшему мужчине. — Удивляюсь, как вам это удается. Познакомьтесь, это наш кандидат, мисс Эвелин Лентон из женской академии. Мистер Томас Айвор. Мы только что говорили о ее рекомендациях… — Он встал навстречу высокому, щегольски одетому брюнету, протягивая ему руку для приветствия.
— Прости, отец, — вмешалась появившаяся из-за плеча Томаса Айвора стройная молодая женщина, — я собиралась ехать в суд, но тут позвонил Томас и пригласил меня на ланч. Мы заговорились о делах и решили по дороге зайти к тебе.
— Марджори работает в самой крупной юридической конторе города, — с законной отцовской гордостью произнес Кристофер Стамп. Эвелин обернулась и встретилась с пристальным взглядом стальных глаз Томаса Айвора. — Мардж ведет очень трудные дела в суде, — продолжил мистер Стамп, — у девочки ясная голова. Она была первой в юридической школе, когда училась.
— Папа, ну кому интересно то, что было сто лет назад, — остановила его Марджори Стамп, небрежно махнув рукой, что совершенно не шло к ее строгому костюму и прическе. — Ты знаешь, я не люблю почивать на лаврах, — продолжала Марджори, — особенно, когда такие люди, — она бросила призывный взгляд на широкоплечего соседа, — как Томас Айвор, наступают мне на пятки.
Она соизволила наконец заметить Эвелин и снисходительно улыбнулась ей.
— Так вы педагог школы? — Лицо Марджори приобрело скучающее выражение, было ясно, что она считает это занятие самым унылым и неинтересным на земле.
Эвелин молча кивнула в ответ. Рассказывать мисс Стамп о том, что она с детства мечтала стать преподавателем литературы, что она побеждала на соревнованиях в Кембридже, после чего ее пригласили преподавать в академию, было бессмысленно. Та, как и родители Эвелин, явно считала педагогов никчемными людьми, потому что им не платили больших денег, их работа не давала заметного положения в обществе, у них не было даже льгот. Мысль о том, что учитель, воспитывая молодые умы, получает не меньшее удовлетворение, чем юрист, защищающий закон, вряд ли приходила ей в голову.
