Потом они пошли дальше, а девочка, радуясь и смеясь, побежала к порогу, и сидевший там отец поднял ее одной рукою, а другой привлек мать, чтобы она полюбовалась общим сокровищем.
И совсем странная мысль, необычайная, мелькнула в сознании Иуды. А ведь вот у него, у Учителя, никогда не будет своих детей. Вот так будет ходить и ласкать тех, кого принесут к нему, или кто прибежит к его коленям. Но ведь для него дети - его дети, и все дети его - Отца Небесного...
Ну, вот и у Иуды, Иуды тоже не будет детей... Почему? Ведь Учитель не запрещает иметь их? Не он ли так нежен с ними? И не начал ли он своего служения с посещения брака там, в Кане? И так часто бывает он в тихих семьях, принимающих его так радушно. Иуда не слышал от него запрещения и даже не говорил с ним об этом...
Но в самом деле, может ли Иуда думать о семье, когда у него нет и не будет крова, когда впереди постоянное странствование с Учителем, следование за ним, наполняющее всю жизнь и отнимающее все силы. И как согласовать надежды о маленьком семейном угле и об его уюте с участием в великом Божественном и грозящем такими опасностями служении? Вот Симон женат, но не живет ли он как оставивший жену?
Но откуда эти вопросы? Откуда эти мысли? Проклятый Бен-Акиба! Разве не счастлив Иуда? Разве не ощущает он величайшей радости освобождения от маленьких, но вяжущих земных пут и разве не обладает вместе с Учителем и Отцом Небесным всей полнотой дарованного ему их любовью мироздания?
Отчего же вдруг при виде этого маленького человеческого, может быть слишком человеческого счастья, острие какой-то непреодолимой тоски проникло ему в сердце. Точно пахнуло на него чем-то далеким, унесенным из детства и захотелось уюта и какого-то иного тепла, иной ласки, иного покоя, не того, который обещает Учитель.
Они шли дальше, а Иуда все еще оборачивался и смотрел на удаляющийся домик, улыбающуюся женщину, что-то говорившего отца и смеющегося ребенка.
Потом Учитель говорил с фарисеями о браке. Они спрашивали его о разводе, и он отвечал: "Что Бог сочетал, того человек да не разлучает...", "...кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; а если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует..."
Фарисеи ушли, но ученики ужаснулись его ответу. Он показался им противным не только прошлому, освященному веками, мудростью и верою, но и самой человеческой природе. Ни у их отцов, ни у учителей, ни у языческих мудрецов не существовало такого обычая. Казалось, муж и жена спаивались оковами, врезающимися в живое тело, и на них ложилась тяжесть, непосильная для человеческих плеч. Самое сладкое сделалось горьким, и самое манящее страшным.
