– Я уж сам как-нибудь, – сухо сказал Аникей. – Ты, Тимоша, не отвлекайся. С этим, говорю, что делать будем?
– Может, это… на Божье его? Дубина же дубиной, все ему нипочем…
– Ты спятил?! С Божьим даже Христофор не справился, а вот уж всем водяным водяной был! Застал ты старика-то, Христофора-то? А, ну да, застал… Не-е-ет, Божье – его общими силами надобно, да не какими-нибудь… Слыхал я, собирают артель для Божьего: Евстафий с Сиваша, Меркул с Васюганского, еще кто-то. И мы с тобой, как местные. Глядишь, и вытянем.
Тимофей поежился.
– Да я тоже слыхал… С Мертвого вроде… этот, как его… Менахем, что ли… С Эверглейдса какой-то еще… Вишь, болотные все, да экие сильные. Мы-то с тобой чисто наблюдать станем. А все одно боязно… Ну, где наша не пропадала… А этого, Аника, давай к Феофилакту наладим. Напортачил старик с перепою, вот пускай сам и разбирается как хочет.
– Голова! – обрадовался Аникей. – Ну, начали!
Водяные синхронно наставили на Василия заскорузлые руки с растопыренными пальцами и размеренно произнесли в унисон:
– Мы, Аникей со Светлого озера и Тимофей с Темного озера, как старейшины водяных этого края, отрешаем тебя, вуташ Василий, от несения службы в данном пруду, а равно и в любом ином водоеме. Направляем тебя, вуташ Василий, к создателю твоему, болотному Феофилакту, в припятские топи. Вот тебе стрелка.
Перед глазами Василия, то ли у него в голове, то ли снаружи, возникла ярко-зеленая стрелка. Крутанулась, покачалась туда-сюда и застыла.
– По ней пойдешь – Феофилакта найдешь, – заключили водяные. – Встань, всплыви, выйди. Сказано.
Василий покорно всплыл, встал на ноги, поплелся к берегу. Сзади послышался всплеск, затем голос:
– Эй, как тебя! Молодой специалист! Алексий! Заходи!
С берега в пруд ринулся паренек с зеленоватым панковским гребнем на голове. Залез в воду по колено и шустро нырнул рыбкой.
Василий шел по стрелке. Стоило свернуть – и она тоже поворачивалась. Василий, предположим, правее берет – стрелка влево отклоняется. Василий влево – стрелка, наоборот, вправо. Иди, мол, куда указано, нечего вилять.
И вдруг – заколыхались картинки: вот он сидит на детской площадке, ждет, когда ДЭЗ откроется; вот он в кассе, получает бумажки и кружочки; вот он у Люськи, распихивает по карманам завернутые в газету бутылки; вот усаживается на свою скамейку; вот, не обращая внимания на Стеклянного Вову, да и вообще на кого бы то ни было, утоляет, наконец, свою неизбывную жажду.
