Я так и не успел решить эту проблему, как дверь распахнулась и в комнату, весь в ореоле холодного воздуха, влетел Гарет, на ходу срывая с себя какую-то сногсшибательную теплую куртку.
— Что будем есть на ужин? — с порога обратился он к отцу.
— Все, что сам пожелаешь. — Тремьену были явно чужды гастрономические изыски.
— Тогда пиццу. — Его взгляд остановился на мне. — Здравствуйте, я Гарет.
Тремьен представил меня и объяснил, что я буду писать его биографию и некоторое время поживу у них в доме.
— Вот это да! — глаза Гарета широко раскрылись. — Вы будете прямо сейчас есть пиццу?
— Да, спасибо.
— Через десять минут все будет готово, — заверил он и, повернувшись к Мэкки, спросил: — А вы?
Мэкки и Перкин синхронно покачали головами и пролепетали какие-то слова, смысл которых сводился к тому, что им необходимо быть у себя; у меня сложилось впечатление, что это не явилось неожиданностью для Тремьена и Гарета.
Рост Гарета тянул примерно на пять с половиной футов, уверенностью в себе он очень походил на отца, а вот голос подкачал — юношески ломкий, хриплый и неровный. Он пристально осмотрел меня, как бы оценивая, с чем ему придется примиряться на протяжении моего пребывания у них, однако не выказал ни уныния, ни ликования.
— У небезызвестного тебе моего приятеля Кокоса я слышал прогноз погоды, — сообщил он отцу. — Сегодня был самый холодный день за последние двадцать пять лет. Отец Кокоса распорядился укрывать своих лошадей пуховыми попонами, подбитыми джутом.
— Точно так же укрыты и наши, — сказал Тремьен. — Что там еще в прогнозе? Снег обещают?
— Нет, только мороз в течение еще нескольких дней, восточный ветер из Сибири. Ты не забыл перевести деньги за мое обучение?
Судя по всему, Тремьен явно забыл.
— Если ты сейчас подпишешь чек, то я сам смогу отнести его. А то они уже начинают метать икру.
— Чековая книжка в конторе, — ответил Тремьен.
— Я мигом, — Гарет подхватил свой форменный пиджак, скрылся за дверью, но тут же появился вновь. — Полагаю, вероятность того, что вы умеете готовить ужин, равна нулю? — спросил он меня.
Утром, спустившись вниз, я обнаружил, что семейная комната все еще погружена во мрак, свет горел только на кухне.
Кухня не была такой величественной, как в доме Фионы, однако вмещала солидных размеров стол со стульями и огромную печь, без особого труда противодействующую предрассветному морозу. Я надеялся взять у Тремьена напрокат какое-нибудь пальто, чтобы дойти до конюшен и посмотреть на лошадок, однако на одном из стульев я нашел свои ботинки, перчатки и лыжный костюм, к которому булавкой была приколота записка со словами: «Огромнейшее спасибо».
