Она сказала:
— Лежи уж. Разговорился. Сейчас чикнем тебя где надо, будешь потом ходить в кино без нас.
Девчонки захихикали. Я сказал:
— Подумаешь, надела халат и воображает.
Вошла врачиха и сказала:
— Это кто у нас такой разговорчивый? Больной, в таком положении не назначают свидания девушкам.
Пока она говорила, мне сделали укол. Я вдруг испугался, что сейчас умру. Я сказал:
— Доктор, похороните меня на Красной площади.
— Типун тебе на язык, дурачок, — сказала доктор и полезла мне в живот чем-то холодным и твердым. Я потерял сознание.
— Ну, ты просто герой, — сказала доктор, похлопывая меня по щеке. — Через десять минут мы бы не досчитались еще одного болтуна. Ну-ка, погляди, что мы у тебя отрезали.
— Господи, — сказал я, — сколько еще дряни в человеке! На что ему аппендицит?
— Много разговариваешь, — строго сказала доктор, — тоже мне, Спиноза. Отправьте его в палату, пусть отдыхает. Следующий!
Палата у нас была большая. Мы лежали после операции, и, так как отходил наркоз, мы стонали, нам было больно. Наверное, это было очень смешно. Тон всем задавал мой сосед справа.
— О-о-о! — тоненько подвывал он.
— Ух! — из правого угла выдыхал кто-то.
— М-м-м! — мычал я после него.
— Ах-х! — подхватывал эстафету сосед слева баском. В общем, хор Пятницкого.
К утру утихло.
Мы, измученные от бессонницы, озирались по сторонам и смотрели, кто же рядом.
Утренний обход совершал профессор Дунаевский. Говорили, что он брат известного композитора.
Он начал с койки моего соседа справа.
— Ну что, старик, — сказал он, посмотрев больничную карту и пощупав его пульс. — Ты долго еще будешь меня мучить? Ведь ты меня извел, чертов старик.
— Простите, профессор, — сказал старик справа. — Вы же умный человек, и знаете, как трудно решиться на такую операцию. Я должен посоветоваться с родными.
— Абрам Моисеевич, — загремел профессор, — не морочьте мне голову! Вы уже месяц советуетесь с родными.
Я сам вам сделаю эту операцию. Чего вы боитесь? Раз-два — и готово! Ну?
— Ах, профессор, — сказал старик справа. — Поставьте себя на мое место. Я старый больной человек. Мне семьдесят восемь лет. Когда вам будет столько лет, я хотел бы взглянуть, как легко вы будете решать жизненные вопросы. Я вызвал Ривочку из Днепропетровска. Как она скажет, так мы и сделаем. Ну, уже хорошо?
— Трам-тарарам! — сказал профессор Дунаевский. — Хорошо, подождем Ривочку.
— Дедушка, — сказал я, когда профессор, окруженный ассистентами и сиделками, вышел из нашей палаты, — дедушка, если вам до сих пор не сделали операцию, то почему вы стонали всю ночь, как будто вас изрезали вдоль и поперек?
