Они несчастные люди, скажете вы, - и будете глубоко правы. Я сам часто так думаю. Жалкие запросы, несравнимые не только с богатством богатых, но и со средним достатком большинства жителей вашей страны. В нынешней России богатство служит не удобству и не удовлетворению жизненных нужд - оно здесь потворствует низменному тщеславию, существует исключительно напоказ; в сущности - мыльный пузырь, просто пшик. По зрелом размышлении мы с женой ни за что не променяли бы свою бедную жизнь на эту, полную неведомых нам страхов и унижений. И вообще:
Не сравнивай: живущий несравним.
Это сказал наш самолюбивый худенький поэт, часто вскидывавший подбородок, чтобы нервным движением поправить галстук. Может быть, излишне высоко вскидывавший, точно спасаясь от удушья.
Не сравнивай. Не завидуй. Таков дух христианской культуры, и вы сами глубоко им проникнуты. Но эта утешительная философия могла ведь родиться и от безысходности. Более того: беру на себя смелость утверждать, что великая русская литература создавалась людьми, которые только и делали, что сравнивали да завидовали! Толстой, Достоевский, Гоголь, Лермонтов, Пушкин... У Чехова - самого беспристрастного, пожалуй, из всех русских писателей - зависть надежно упрятана за беспросветной тоской: В Москву! В Москву! В Москву! - извечный вопль бездомной души, как будто кто-то постоянно подсказывает несчастному, что здесь он обречен быть чужим и одиноким, здесь никогда не будет счастлив, что его настоящий дом - Moсквa, Париж, Нью-Йорк, Оксфорд, все, что угодно, только бы подальше отсюда и повыше... Относительно благополучные в жизни, с положением в обществе и сколько уязвленного самолюбия, желчи, ярости, бунта! А у вас? Думаю, что и у вас то же. Вся классика рождалась из непрерывного унижения, из горького ощущения собственной ущербности, из предчувствия, что тебя в любой момент могут оскорбить и даже ударить. Вся была слишком обидчивой, слишком язвительной, слишком несчастной. Вся - как корчи полураздавленного червя.
И именно это разорванное, неполноценное, ущемленное сознание ложилось в фундамент современного гуманизма!
Но тогда я отказываюсь понимать, что такое культура.
По вагону пригородного поезда идет человек с клюкой. Пальто в грязи, из кармана торчит горлышко откупоренной бутылки. Лицо темное, нечистое, борода свалялась клоками.
- Подайте слепому-увечному! Кто чем может, тем и поможет! Дай Бог вам счастья-здоровья! - вскрикивает он время от времени тонким припадочным голосом.
