. Лирические, слегка удивленные брови Джека норовили сложиться в пирамиду, а кожа была темная, тысячелетняя, словно его извлекли из торфяного болота по прошествии долгих веков. Седые шелковистые волосы, редкие, но покрывающие череп целиком, отметали подозрения Говарда, что декан стар, как баобаб, и были явно пострижены так же, как в молодости, когда, стоя на носу лодки и прикрывая ладонью глаза, двадцатидвухлетний Джек вглядывался в берег Нантакета
>{7} и гадал, не Долли ли стоит там на пирсе к нему лицом, держа два стакана виски с содовой. Эрскайн был полной противоположностью: отполированная, без единого волоска макушка и волшебные родинки, наполнявшие Говарда неизъяснимым весельем. На сей раз Эрскайн был в костюме - тройке невозможно желтого цвета, и каждая клетка его свободолюбивого тела противилась всем трем составляющим этого наряда. На миниатюрных ногах красовались остроносые туфли на кубинском каблуке. В целом он производил впечатление быка, делающего первые па перед боем. Когда парочка еще была метрах в десяти, Говард мог быстро и незаметно поменяться местами с Кики, чтобы Эрскайн естественным образом повернул к нему, а Джек пошел своей дорогой. Так он и поступил, но, к сожалению, Джек не понимал, что значит диалог, он всегда обращался
к людям. Точнее даже не к людям, а к пустоте между людьми.
— Так, все Белси в сборе, — очень медленно проговорил Джек, и каждый Белси спросил себя, на кого же из них он все-таки смотрит. — Но одного, кажется, не хватает. Все Белси, кроме одного.
— Нет младшего, Леви, он потерялся. Отстал. Если честно, ему ужасно хотелось отстать, — небрежно сказала Кики и засмеялась. Засмеялись и Зора, и Джером, и Говард с Эрскайном, и наконец, в самую последнюю очередь, раздался бесконечно медленный смех Джека Френча.
— Мои дети… — начал Джек.
— Да? — откликнулся Говард.
— …потратили массу времени…
— Угу, — подбадривал Говард.
— … стараясь…
— Ха-ха, — сказал Говард. — Ну что ж.
— …потерять меня из виду в общественных местах, — закончил Джек.
— Да, — сказал измученный Говард. — Они такие.
— Мы анафема для наших детей, — весело подтвердил Эрскайн своим скачущим голосом, то забирающим вверх, то скатывающимся вниз. — Нас любят только чужие дети. Например, твоим детям я нравлюсь гораздо больше, чем ты.
— Это точно. Моя воля, я бы к тебе переехал, — отозвался Джером и спровоцировал фирменный вопрос Эрскайна о хороших новостях, — даже мелких, вроде пробы нового сорта джина с тоником. При этом Эрскайн взял в ладони щеки Джерома и поцеловал его в лоб.
