Хрома | страница 37
Пять зеленых бутылок на стене стояло, вдруг одна бутылка со стены упала.
Архаичные зеленые цвета времени. Прошедшие века - вечнозеленые. Лиловый принадлежит одному десятилетию[41]. Красный взрывается и сам уничтожает себя. Голубой бесконечен. Зеленое платье земли невозмутимо переливается, в зависимости от времен года. И в этом надежда Воскресения. Мы воспринимаем в зеленом больше оттенков, чем в любом другом цвете, так ростки пробиваются в изгородях сквозь унылую зимнюю серость. Галлюцинации солнечных дней.
Хаксли в Дверях восприятия воспринимает «самость» цвета - в минуту покоя Майстера Экхарта:
Листья плюща испускали какое-то стеклянное, нефритовое сияние. В следующее мгновение мое зрение взорвали заросли огненно-красных цветов. Настолько страстно живые, что, казалось, еще миг - и они заговорят. свет и тень сменялись непостижимо таинственно.
Не все находят в зеленом утешение. Фотограф Фэй Годвин сказала мне на прошлой неделе, что она ненавидит фотографировать зеленое - а в Англии слишком много зеленого! Дангенесс, с его охряной травой и галькой цвета кости доставил ей некоторое облегчение.
Четыре зеленых бутылки на стене стояло, вдруг одна бутылка со стены упала.
Я дарю вам зеленый цветок. Нет, не зеленую гвоздику Оскара. Это морозник, рождественская роза; лепестки ее цветка - не настоящие лепестки, как и у гортензии, которая может менять свой цвет (от розового до голубого, и опять к розовому - что бы сказал об этом Аристотель?), и они бледно-зеленые. А по-настоящему зеленый цветок - это цветок табака.