«Дядя» выпрямился и сказал, щурясь на солнце:
— А тебе куда надо, племянничек?
— До Киева подбросишь?
Машинист убрал маслёнку на место, тщательно протёр руки старой портянкой и сказал:
— Вообче-то я туды и направляюсь… Только трэба доплатить.
— Доплатим! — с готовностью заверил его Кирилл.
— Так ты не один будешь?
— Трое нас.
Железнодорожник задумчиво почесал недельную щетину, достал полный табаку кисет, рванул размашистым движением «Биржевку» и ловко, одним приёмом, скрутил предлинную «козью ножку». Всыпав в неё рубленый корень самосада, прикурил и затянулся. Щуря глаза от дыма, сказал:
— Ладно. Трое так трое. Только учтите — кочегара у меня нету, так что будете меня подменять.
— Как это?
— А так это — хватаешь лопату, набираешь угля побольше — и кидаешь в топку подальше!
— Сделаем! — повеселел Авинов.
И четверти часа не прошло, как флегматичный путеец перевёл стрелку — резким металлическим звуком щёлкнули рельсы, открывая выход с запасного на главный путь.
Неторопливо вращая колёсико, машинист открыл клапан давления пара и взялся за реверс. Дав гудок, «джойка» шумно выбросила струи белого, как кипень, пара. Задрожала, пробуксовывая колёсами. И тронулась, плавно набирая скорость. Семафор показал «зелёный».
Ближе к ночи паровоз проследовал через большую станцию, многажды меченную жёлтыми огнями. Выглядывая из паровозной будки, Кирилл подсматривал, как под ветром качались жестяные плафоны тускло горящих ламп, и по блестящему от сырости перрону скользили причудливые тени. Часовой с винтовкой старательно выхаживал туда и обратно, бдительно охраняя завоевания революции.
— Хо-одит… — проворчал машинист. — И чего зря ходить? Боятся, что перрон унесут?
— Слушайте, — сказал Кирилл, — а я до сих пор не знаю, как вас звать.
— Дык и я вас не спрашивал. Зови Филимонычем, не ошибёшься… Вы мне лучше такое дело объясните: куда бежать-то собрались? От кого — я уже понял…
— Мы не бежим, аксакал, — осклабился Саид, — мы пробиваемся!
— Какой я? — нахмурился Филимоныч. — Каса… сака…
— Аксакал, — сказал Корнилов, — значит «белая борода». Это они так уважительно стариков называют.
— Эва как… — протянул машинист. — Ну, тогда ладно…
— На Дон мы пробиваемся, — продолжил генерал, морщась. — К Каледину.
— Вон оно чего… Это дело. Атаман, говорят, мужик честный, большевиков на Дон не пущает. А вы, стало быть, с ним на пару. Ага…
— Не совсем так, — вставил Авинов. — Это не мы с Калединым, это он с нами.
Перехватив остерегающий взгляд Корнилова, Кирилл покраснел: что у него за язык, в самом деле!
