Дядя, впрочем, был всего лишь двоюродный. Некогда дядя имел семью и профессию, занимал, как утверждала молва, приличную должность. Всё пожрала страсть, в которой соединились самопожертвование и алчность, бескорыстие и эгоизм. Дядя отложил увеличительное стекло и поднял на племянника взор, каким смотрят на фальшивую драгоценность.
«Чаю?» Он показал большим пальцем через плечо в сторону кухни. Бабков вернулся с двумя стаканами; явилось варенье или что там.
«Не хочу, — сказал хозяин, — пей сам».
Лев Бабков извлёк из портфеля вчерашние завёрнутые в газету харчи, а также бутылку дешёвого портвейна.
«Вот это другое дело», — заметил двоюродный дядя. Гость хотел было протереть рюмки бархатной тряпицей специального назначения, но старик замахал руками. Пришлось пустить в ход полы пиджака. Коллекционер поспешно заворачивал в бархат предмет, лежавший рядом с лупой.
«Давненько не видел тебя, — проговорил он, — рассказывай».
«Что рассказывать?» — спросил Бабков.
«Нечего, стало быть», — констатировал дядя.
Помолчали, затем хозяин, которого вино сделало несколько более общительным, произнёс:
«Не понимаю я тебя».
Двоюродный племянник опустил очи долу.
«У тебя такие способности… Ведь были же у тебя какие-то способности?»
«Возможно».
«И внешность вроде бы недурная, и язык хорошо подвешен. Почему у тебя ничего не получается?»
«Что не получается?» — спросил осторожно Лев Бабков.
«Ничего! Сколько тебе лет? Вот видишь. И ничегошеньки, абсолютно ничего из тебя не вышло. Ты нигде не работаешь. Ничего не делаешь. Нет, — сказал дядя, — наше поколение было другим. У нас были ценности! Мы знали, для чего мы существуем на свете».
«Для чего?» — спросил Бабков.
«Могу ответить. Но чтобы так, без цели, без смысла, без… без сознания гражданского долга, наконец. Палец о палец не ударяя, чтобы чего-нибудь добиться! Ты даже не знаешь сам, чего ты хочешь».
«Вот бы и подсказали», — молвил племянник, рассматривая вино на свет.
«Милый мой, жизнь должна иметь смысл».
«Я живу, — сказал Бабков, — вот и весь смысл. Sum ergo sum».
«Нет. Мы были другими. Мы верили, мы трудились. Наше поколение…»
«Ваше поколение. Н-да».
«Наше поколение, если хочешь знать…» — свирепо сказал двоюродный дядя, вонзая жёлтые зубы в шницель, не доеденный старшим контролёром. «А сами-то вы?» — ехидно спросил племянник.
«Что я? Что я? — закричал дядя. — Я, между прочим, на фронте воевал».
«Я тоже», — заметил Бабков.
«Тоже? воевал? Ха-ха!»
«Я хочу сказать, я тоже сегодня видел одного… Представьте себе: самого Георгия Победоносца».
