Первым политическим ее проявлением стало противостояние внутри одной идеологии двух: "победы социализма в одной отдельно взятой стране в условиях капиталистического окружения" (на самом деле — "атеистическое прочтение" формулы Филофея о Третьем Риме), с одной стороны, "мировой революциии" — с другой. Впервые явно это проявилось в конфликте между Сталиным и Лениным в 1922 году в связи с образованием СССР. На съезде партии победила формула Ленина — о политическом суверенитете и праве на самоопределение республик вплоть до отделения — ввиду предполагавшегося "всемирного СССР". Эти положения закреплялись каждой последующей советской Конституцией и оказались миной, подложенной под государство.
И.В.Сталин, связав себя "клятвой у гроба Ленина", так и не смог с этим порвать. Но через "подморозку России" (в точности по К.Н.Леонтьеву) он сумел оттянуть крах державы — на целые десятилетия. Победой над ленинизмом стал организованный Сталиным т.н. "ленинский призыв" в партию 1924 года, когда она за несколько месяцев превратилась в русскую национальную силу. Разгром "ленинской гвардии" в 1937-38 гг. — следствие этого превращения. Но внутренний "системный сбой" идеологии сохранялся.
Всё держалось только "руководящей ролью партии". И когда эту "руководящую роль" сама же партия и сдала, автоматически "заработали Конституция и "ленинские принципы". Всё посыпалось. Россия по самой природе своей — не "конституционная" страна. Партия была правящей "опричниной", Конституция и Советская власть — обращенной вовне "земщиной". Это было жизнеспособно, но само же партийное руководство не сумело понять созданное его же руками устройство в свете русской истории. Виною — "марксизм-ленинизм".
Идеологическая "химера" особенно ясно проявилась в воспитании молодежи — с ранних лет. Тихомиров и Леонтьев были запрещены, а юношеству с первых классов "втуляли" масоновдекабристов, "лондонского сидельца" Герцена, бездарного мечтателя Чернышевского, взбесившуюся Софью Перовскую. Так выросли, по сути, антигосударственные поколения. Особенно это проявилось в феномене "шестидесятничества", когда идеи "перманентной революции" оказались, в связи с отказом от жесткого аскетизма первых советскимх десятилетий, еще и "с человеческим лицом".
Это "человеческое лицо" оказалось прежде всего "лицом" потребителя. "Русский человек устал" — как с горечью написал в изгнании Георгий Иванов. Правящий класс — номенклатура — не был исключением. В его среде постепенно созревало решение о размене власти на собственность (хотя это совсем не та собственность, какая сложилась при господстве "протестантской этики" на Западе), о котором он сумел договориться с мировыми центрами. Социализм стал более не нужен. А "в массы" бросили старые ленинские лозунги равенства и справедливости.
