Том 4. Маски | страница 21
Набросит на сталь лезвия, чего доброго, тальму свою; и предложит ему посидеть на ней.
Вскочишь!
— Работа славнецкая! — Тителев ломик подкинул. В испарину бросило.
Вдруг ему Тителев:
— Мебель заказана: можете переезжать; харахорику бросьте; смахайте домой; и — валите сюда с чемоданчиком; пока ремонт — забирайтесь ко мне: на чердак; он, — чердак, — не дурак.
И запрыгал с захожей собакою: щелк да пощелк!
«Собача!»
Собакарь!
Это место — лысастое!
Осенью не городской, не людской — деревенский здесь шум от деревьев, чуть тронутых, или — еще от чего? И уже — вырывается: и выше выспри глаголит, как… шамканье страшных старух.
Это — шаркает шаг с бесполезным бесстрашием сердцебиенья, —
шаг —
— смерти, —
— в давно не сметенные листья,
в давно безглагольное сердце: под вывизги рыва планеты швыряемой.
И, — с бесполезной жестокостью больно катаемое и усталое сердце, — разрывчато бьется.
Ты ищешь чего же, душа моя? И ты чего надрываешься, под колесом Зодиака, песком засыпаемая? Здесь все то, что ищешь, — костенеет. Здесь —
— домовладелица —
— Психопержицкая —
— и Непососько — отслюнивают ассигнации. Шелест их слушаешь ты.
Успокойся, душа моя, что тебя нет в том, чего тоже нет, что в деревьях, чуть тронутых, шаркает шаг пешехода на Козиев Третий, что ветер с возвышенной лыси отчесывает взвивы пыли, охлестывает пустоплясом песков, вырываемых из буераков —
— плешивую площадь —
— с заржавшим трамваем!
Так — что!
Не попрешь на рожон: с чемоданчиком притарарыкал; и — сел к ним на харч.
«Перевезенец наш»
— Перевёзенец наш!
Повели на лысатое место, откуда винтил пустоплясь дуновеньем окраин; смотрели на пригород; как перехвачен он балками; слой пылевой, где обоз ползал издали; медное небо и бледное поле.
И сирая, синяя Русь!
Отобедали: луком томленым несло.
Позвонил Тиссертацкий: с короткой бородкою, но без усов; обвел каменным глазом; и выбритый череп пронес монотонно в гостиную.
Сколько было здесь, именно здесь, пережито впоследствии!
Входишь, — и тотчас снимаешь очки, потому что — рябит: рои черненьких мух, как охлопочки жженой бумаги, на каре-оранжевом выцвете — вьются винтами в глазах.
Это — крапы обой и горошины желтых протертых кретончиков кресельных; ржаво-рыжавые шторы; их карие крапы; и — пляска предметов: дешевеньких, ношеных, замути зеркала; скос его рамы; растреск потолка обвисает лохмотьями сметанной копоти; ящик под лапистым ситцем; китаец качает фарфорового головою на яркий пестрец, на китайские лаки, на синие птицы, на всю эту старбень; пол — крашен под рваным ковром, на котором затерты рябиновые, голубые и ярко-зеленые лапочки.