Он и Дульси, а также другие известные гарлемские сводники, игроки, проститутки жили в комплексе «Роджер Моррис» на шестом этаже. Дом стоял на углу 187-й улицы в Эджком-драйв, и из него открывался вид на стадион «Поло Граундс», реку Гарлем и улочки Бронкса за рекой.
В семь вечера роскошный «кадиллак» Джонни остановился у комплекса «Роджер Моррис».
— Я слишком далеко ушел от сборщика хлопка в Алабаме, чтобы тащиться обратно на Юг, — сказал он.
Все в машине посмотрели на него, но только Дульси спросила:
— Это ты о чем?
Джонни промолчал.
Мейми стала подниматься, отчего ее суставы затрещали.
— Вылезай, Сестренка, — распорядилась она, — мы возьмем такси.
— Зайдите к нам поужинать, — сказал Джонни. — Сестренка с Пламенной приготовят поесть…
Но Мейми покачала головой:
— Мы с Сестренкой едем домой. Только меня еще тут не хватало.
— Мы будем только рады, — сказал Джонни.
— Я не хочу есть, — сказала Мейми. — Я хочу поехать домой и лечь спать. Я страшно устала.
— Сейчас не надо оставаться одной, — сказал Джонни. — Лучше побыть на людях.
— Со мной будет Сестренка, Джонни, и я страшно хочу спать.
— Ладно, я вас отвезу, — сказал Джонни. — Пока у меня есть машина, вам не придется ездить в такси.
Никто не пошевелился. Тогда Джонни сказал Дульси:
— Вы с Пламенной вылезайте. Я не сказал, что повезу еще и вас.
— Мне осточертели твои окрики, — надувшись, проговорила Дульси, вылезая из машины. — Я тебе не собачка.
Джонни грозно на нее посмотрел, но не сказал ни слова.
Аламена вылезла, а Мейми перебралась на переднее сиденье. Сев рядом с Джонни, она прикрыла рукой глаза, чтобы как-то забыться, — день выдался жуткий.
По дороге домой и Мейми, и Джонни молчали.
Когда они подъехали и Сестренка вылезла из машины, Мейми подала голос:
— Джонни, ты очень уж суров с женщинами. Ты хочешь, чтобы они держались как мужчины.
— Просто я хочу, чтобы они делали то, что им велено, и то, что надо.
— Так и поступают большинство женщин, — отвечала Мейми с протяжным и грустным вздохом, — только у каждой из них есть свои способы.
Некоторое время они сидели и молча глядели на прохожих, сновавших по тротуару в наступающих сумерках.
Это была улица контрастов: матери-одиночки, жившие одними молитвами, баюкали своих младенцев, жирные черные рэкетиры проезжали в разноцветных сверкающих автомобилях с откидным верхом, с кошельками, набитыми долларами, и с подружками в золоте и брильянтах, работяги стояли в подворотнях и рассуждали о том о сем громко, никого не боясь, — здесь их не услышат белые хозяева, — хулиганы-подростки готовились к большой драке и накачивались марихуаной для храбрости. Никому не сиделось в душных квартирах-клетушках, все искали спасения от жары на жарких улицах, где было больше выхлопных газов от машин, чем воздуха.
