— У меня нет привычки работать в выходные. — Син не скрывала раздражения, ведь второе за день путешествие в Лондон явилось лишь напрасной тратой времени. — И потом, все это можно было сказать по телефону. — Она взялась за сумочку, намереваясь уйти тотчас. — Если тебе некуда девать время, Вульф, то я...
— Сядь! — приказал Вульф; от его расслабленности не осталось и следа, он подался вперед, как перед прыжком. — И я никогда не трачу время даром, если помнишь.
Син помнила, что раньше Вульфа было невозможно отвлечь от рисования. Что же стало с его страстью к холсту и кисти? На стенах кабинета висели картины, но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: ни одна из них не была написана им.
— Почему ты перестал рисовать, Вульф? — Вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела подумать, стоит ли его задавать, — по разом помрачневшему лицу Вульфа она поняла, что лучше было не спрашивать об этом.
— Я ведь только что сказал, что не трачу даром время. — Голос был ледяным.
— Твои картины никогда не были пустой тратой времени, — не сдавалась Син.
— Что ты в этом понимаешь?
Она побледнела. Прежде Вульф никогда не был жестоким, сегодня же он преуспел в искусстве ранить и причинять боль...
— Мне лучше уйти...
— Я еще не закончил. — Вульф умел заставить подчиняться. — Мы связаны прошлым. Именно об этом нам следует поговорить сейчас. Вчера у меня было время все обдумать, и я решил, что...
—...что вел себя как последняя свинья! — Син предприняла попытку нападения, желая любой ценой не дать ему снова одержать над ней верх. Она не может допустить, чтобы этот человек снова хозяйничал в ее жизни.
—...что мы не договорились, как представим наше прошлое Ребекке. — Он, кажется, и не слышал ее! — Разумеется, она знает, что семь лет назад я уже был обручен...
— Как это тебя хватило на то, чтобы вспомнить об этом! — Разговор все больше утомлял и злил Син. Можно подумать, она только о том и помышляет, как бы всем рассказать о своем несостоявшемся замужестве!..
— Было бы бессмысленно скрывать это от нее. Но детали ей знать незачем.
— Ты прав. Но мог бы и вообще ничего не говорить: о нас ведь почти никто не знал! — Прошлые горечь и обида прорвались сквозь толщу лет.
— А кто в этом виноват? — Вульф не собирался щадить ее.
Она, только она и виновата. Нет, она не сомневалась, что Вульф по-настоящему любил ее, но он — Торнтон, и ему, имевшему все и всегда, никогда не понять, что это такое — так хотеть чего-нибудь и
