— Пастушья сумка — это что, цветок? — удивился Адик-Адлер.
Нормальное удивление городского ребенка, подумала Марина, нужно будет как-нибудь выбраться с ним на природу.
— Вроде цветка. Вообще, это лекарственное растение. А что, вам в школе не рассказывали?
И тут выяснилось, что Адик-Адлер — домашний ребенок.
— У меня была какая-то болезнь, что-то с нервами, и ко мне приходили воспитатели. Я даже во двор почти не выходил, — признался Адик-Адлер. — И в школе учился экстерном.
— Все десять лет?
— Почему десять лет?
— Столько учатся в школе. Или теперь — одиннадцать?
— Не знаю, я ведь очень рано начал учиться. Ко мне приглашали учителей, тренеров, а Семен Ильич вообще жил у нас в доме. Он со мной каждый день занимался.
Спрашивать, что за болезнь такая, было нетактично, парень выглядел вполне здоровым. Вот разве что румянец. Марина слыхала, что у туберкулезных больных — самый красивый румянец. Но, помилуйте, какой туберкулез? Парень холеный, как голливудская звезда!
— Тебе теперь восемнадцать? — вдруг спросила Марина.
Адька-Адлер ответил не сразу.
— Ну… да. А это имеет значение?
— Не знаю. Просто занять такую должность в Росинвестбанке в восемнадцать лет, даже с феноменальными способностями…
— Никакие не феноменальные. Бывают дети, которые в двенадцать лет в голове шестизначные числа перемножают, и вообще…
— А ты можешь — шестизначные?
— Зачем? Для этого калькулятор есть. Я системщик. Послушай, Марина, тот мужчина, с которым ты в ресторане была, он кто?
— Ничего серьезного, — быстро сказала Марина. И действительно поняла, что Вишняков для нее — ничего серьезного, двести баксов за эскизы, а роспись пусть ему делает кто-нибудь другой!
— Нет, я не про это, — Адька-Адлер усмехнулся. — Кто он в социуме?
— Деловар. И даже очень неглупый деловар. У него несколько фирм, он член совета директоров «Ассуэра», ему, кстати, и этот ресторан принадлежит, только записан на жену.
— Борис Вишняков? — уточнил Адька-Адлер. — Дай мне его телефон, пожалуйста.
— Возьми визитку.
Взяв картонный прямоугольничек, Адька-Адлер поднес к губам женскую руку и поцеловал. Марина ждала других поцелуев, но он задумался.
— Извини, — сказал он вдруг растерянно, — не могу, не получается… Я столько хотел тебе сказать — и будто мне кто запретил! Я не умею!
— Что — не умеешь?
— Говорить это. Понимаешь? Я не умею! Мне нельзя!
Марина впервые видела Адьку-Адлера взволнованным.
— Ну и не надо. Не в словах же дело!
— Да?..
Он встал, отошел к книжным полкам, провел пальцами по корешкам.
