Донна прикусила губу и сдержала подступившие слезы, хотя из-за них, таких обжигающих и соленых, у нее запершило в горле. Она снова подошла к зеркальному шкафу и уставилась на собственное отражение. В глазницах залегли тени, но глаза еще сохранили глубокий темно-синий цвет. Скулы всегда выступали, а теперь еще больше, когда она потеряла в весе. Губы были сухие, потрескавшиеся: она плакала по ночам и кусала их, чтобы подавить душераздирающие рыдания, душившие ее из-за невыносимого одиночества. Донна прислонилась лбом к холодному стеклу и глубоко вздохнула. «Джорджио вернется домой, как только решено будет с его апелляцией. Он будет дома. — Она повторяла это снова и снова, как мантру: — Мне надо верить в это, надо верить… Если я перестану верить в это, мне останется только взять веревку и повеситься. Это не праздная угроза, это правда, настоящая, неизменная истина… Без Джорджио Бруноса я ничто».
Она будто раскачивалась на тоненькой ниточке… Если Джорджио проиграет апелляцию, нить эта порвется, а вместе с ней исчезнет смысл ее, Донны, существования. Радостное настроение, в котором она проснулась, улетучилось. Мысль о том, как ей приятно заниматься делами мужа, его работой, тоже отступила на задний план. Потому что, если Джорджио не вернется домой, бизнес, дом, машины — все, чем они владеют, превратится в прах.
Все, что ей нужно от жизни, — это только он.
Дональду Левису исполнилось пятьдесят два года. Левис не был рослым и статным мужчиной, но недостаток роста он восполнял устойчивой репутацией человека крайне жестокого. Полицейским отделениям в Свени, летучим отрядам и отделу серьезных преступлений потребовалось одиннадцать лет интенсивно работать, прежде чем они поймали его. Он считался замешанным в каждом ограблении, о котором только было известно людям, но о некоторых его делах полиция и публика в целом даже не подозревали. Он являлся международным преступником и тем не менее рассматривал любые свои действия как жизнеспособное дело. И так все представлялось большинству его современников. Он занимался всем чем угодно: начиная с торговли женским телом и заканчивая продажей наркотиков, мальчиков и оружия. Его отличали страсть к почти хирургической чистоте, а также суховатое чувство юмора. Ему нравились молодые люди, красивые молодые парни, а его камеру тюремщики сделали похожей на комнату отдыха водителя автобуса.
Неприкрытая сила личности Левиса давала ему необходимое преимущество перед более крупными и сильными мужчинами. И не только это, но еще и его садистский ум. Он одевался щеголем, с почти женской тщательностью. Кроме того, он обладал необыкновенной проницательностью. Дональд Левис в юности был не в состоянии написать собственное имя — до того, как в возрасте пятнадцати лет попал в тюрьму «Холлансди Бэй Борстал». Там ему вкололи три дозы сильнодействующего лекарства, и с этих пор он больше не останавливался в приеме наркотиков. Левис испытывал природную ненависть к власти любого рода, ненавидел женщин, а также большинство своих современников. Ему поставили диагноз «психопатия» — и он потратил уйму денег на то, чтобы его не перевели в «Бродмур», несмотря на то что режим в «Бродмуре» был гораздо мягче. Зато там практически отсутствовала возможность убежать или, что более существенно, быть отпущенным под честное слово.
