— Это хорошо. Они должны знать правду. Дженни, положись на меня.
Марк украдкой сжал ее руку и Дженни, вспомнив ночь, вдруг не выдержала и покраснела — стыдливо и счастливо, как краснеют юные девчонки, впервые познавшие любовь.
Увидев ее лицо, Стив откинулся в кресле и громко захохотал:
— О-о-о! Вот это сюрпри-из! — Он всегда точно знал, когда она ему изменяла. — Ну, ребята, я вас поздравляю! Ну… Это просто… Без комментариев!
Даже при беглом взгляде на Марка и Дженни можно было безошибочно определить, чем эти двое занимались всю ночь. Дженни покосилась на Мишель: та опустила глаза, встала и молча вышла. Словно это она была в чем-то виновата. Никто не попытался ее окликнуть.
Марк уселся напротив Стива и принялся в упор смотреть ему в глаза, провоцируя на открытый конфликт. Дженни тоже с вызывающим видом устроилась напротив Бойда, словно хотела сказать: «Да, мы такие. И не намерены это скрывать». А что еще остается делать в такой ситуации? Не сидеть же с виноватым лицом…
— Итак, господа, я готова повести с вами диалог.
— О-о. Быстро он тебя уговорил.
Дженни чуть приподняла брови:
— Я готова повести с вами диалог, лично разработать новый план и осуществить его… с одним условием.
— И с каким же, позвольте узнать?.. Марк, что ты сделал с ней?! Она стала такой покладистой!
— …Только если в доле не будет Стива.
— Что-о?
Все трое, в том числе и Марк, округлив глаза, смотрели на нее.
— Да. Это мое окончательное решение, господа. Если кто-то не согласен, может тоже выйти из игры. План — мой. Исполнение — наше с Марком. Бойд, ты был бы не лишним, но, в принципе, можно обойтись.
— Это вы оба — серьезно? — Стив смотрел почему-то на Марка.
Тот слегка поперхнулся, покосился на любимую женщину и твердо сказал:
— Да. Это наше решение. И я набью лицо всякому, кто попытается с этим поспорить.
Дженни вертела в руке карандаш и что-то прикидывала в уме. В окно залетал холодный воздух пасмурного дня, и в какой-то момент ей показалось, что она снова сидит у себя в домике, где выросла. И снова — на пороге важного решения.
Такой же серый день был, когда пятнадцатилетняя Дженни поняла, что пора начинать самостоятельную жизнь. Не стало мамы, потом — папы, несколько месяцев она терпела старшего брата, который безбожно пил, а потом решительно собралась в Нью-Йорк. В известность была поставлена только Мишель.
Последний год учебы в школе, без которого ей никак было не поступить в театральный колледж, ставился в этом случае под угрозу. Но она все равно забрала документы и решила, что все обязательно устроится, потому что Нью-Йорк казался ей гостеприимным добрым стариканом, который все поймет и по-родственному поможет в трудную минуту. Надо ли говорить, что она жестоко ошиблась?
