Она тараторила еще что-то, но я воспринимал только одно: Инга меня заметила, небезразличен я ей! Я и думать не хотел: что, как, почему? Я небезразличен Инге!
— Вы что, не слушаете меня?
— Слушаю, Светлана, слушаю.
— Мы вот что вам хотим сказать. Инку нельзя обижать. Не знаю, что уж вы предпримете, может, в бега рванете, но мальчику нужно отчество. Не пропадет он. Наша группа его на воспитание возьмет. Но без отчества ему нельзя. Как ваше имя?
— Артем. Артемий, вообще-то. Но все зовут Артемом.
— Значит, Александр Артемьевич. Ну и здорово! Очень даже подходит. Вы-то ей сами ничего не хотите сказать?
— Хочу! Хочу, конечно! А она меня не прогонит?
— Хм… А вы вообще-то ничего. Валерка говорит, что и через суд будет трудно доказать. Ведь прямых улик нет. Да и, честно говоря, косвенных тоже. Так вы не отказываетесь?
— От чего же мне отказываться?
— Ну, что он ваш сын?
— Не знаю, Света. Хорошо, если бы он был моим сыном.
— Ну вот. Снова да ладом. Теперь вы изворачиваться начнете, отказываться.
— Ничего ты, Светлана, не поняла. Не обижайся. Я и сам еще ничего не понимаю.
— Так я пойду и скажу ей?
— Что?
— Ну, что вас зовут Артемом. Вы хоть взгляните на сына.
— Света, ты иди. Я сейчас.
— А не сбежите? Станция скоро…
— Никуда я не сбегу.
Она еще раз подозрительно посмотрела на меня, но, кажется, поверила.
Я уткнулся лбом в горячее стекло. Понять что-нибудь было невозможно. Ах, Инга, ведь это ты сегодня явилась ко мне во сне… Господи! А если бы я полетел на самолете? Ведь тогда бы я ее не встретил. Никогда не встретил!
Я вошел в вагон. Студенты смотрели на меня настороженно.
— Здравствуйте.
— Виделись уже, — ответил мне один из них. Наверное, тот самый зловредный Валерка.
Инга лежала с открытыми глазами. Где-то под мышкой у нее белел платочек моего новорожденного сына.
— Инга, — позвал я. — Надо что-то делать?
— Что? — спросила она испуганно.
— Я вот что думаю, — сказал я. — Наверняка в поезде есть женщины с грудными детьми. Я попрошу, чтобы кто-нибудь согласился кормить Сашеньку эти два дня.
— Ты смотри, — сказал второй студент. — Здраво рассуждает.
— Спасибо, — тихо ответила она, но счастья в ее голосе я не почувствовал.
А у меня язык не поворачивался в присутствии этой оравы студентов сказать ей, что я ее люблю. Я просто улыбнулся. Не знаю, что получилось, но мне показалось, что лицо ее потеплело.
— Спит, — сказала она. — Укачивает его.
На столе стояла бутылка с молоком и откуда-то взявшейся детской соской.
