– Ты что, снова хочешь слечь?
Октавия послушно села; малыши Сал и Эйлин прижались к ее ногам, преданно заглядывая ей в лицо.
Одна лишь мать чувствовала за улыбкой Октавии и оживленным разговором глубокую печаль. Оказавшись снова под родной крышей, обозревая комнаты, загроможденные кроватями, не закрывающимися шкафами и детским хламом, Октавия не могла не погрустнеть. День плавно сменялся вечерними сумерками; Октавия наблюдала, как мать исполняет памятный, неизменный ритуал: мытье посуды, глажение свежевыстиранного белья, зажигание керосиновой плиты на кухне и угольной – в гостиной; вечером мать зажгла газовый светильник, населивший комнату длинными тенями; наконец, мать стала укладывать детей спать. Октавия представляла себе, чем бы она занималась сейчас, в эту минуту, в санатории. Они с подругой прогуливались бы по саду; потом они возвратились бы в палату и стали дожидаться ужина, сплетничая о местных любовных интригах Трапеза проходила сообща; потом наступал черед бриджа в комнате для игр Октавия мучилась ностальгией по жизни, которую она там вела ведь там она могла заботиться только о себе, о собственном здоровье и удовольствиях, не ведая ни беспокойства, ни ответственности. В родном же доме ей было неуютно, семья казалась ей сборищем чужих людей. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, с каким трудом передвигается по квартире ее мать.
Ближе к ночи, когда Джино с Винни раздевались у своей кровати, первый шепнул второму:
– Она за целый день ни разу не выругалась.
– Наверное, в больнице нельзя браниться, – задумчиво ответил Винни. – Вот она и отвыкла.
– Надеюсь, – вздохнул Джино. – Куда это годится, когда ругается девушка, тем более сестра…
Октавия и Лючия Санта остались в кухне вдвоем.
Они сидели за огромным круглым столом с неизменной желтой клеенкой. Перед ними белели кофейные чашки. В углу комнаты Лючию Санту ждала груда белья, которое еще предстояло перегладить.
На плите закипала кастрюля с водой. Из комнат доносилось мерное дыхание спящих детей, В заливающем кухню бледном свете мать и дочь смотрели друг другу в глаза; мать принялась рассказывать о бедах, которые ей пришлось пережить за эти полгода;
Джино стал совсем непослушным, Винни с малышами все больше становятся ему под стать, Ларри и его жена Луиза помогают ей меньше, чем могли бы, да И сама она прихворнула; впрочем, она ни словом не обмолвилась обо всем этом в своих письмах Октавии, чтобы не расстраивать ее.
