Коробок было три. Толстый серый картон, аккуратно подогнанные крышки. Подивившись их тяжести, Джеймс одну за другой вытянул коробки из-под кровати и стер с крышек пыль. На первой черным фломастером на белой наклейке значилось: «87–90», на второй — «95–99», и на последней — «2000—». Существовала еще четвертая, самая маленькая коробка, но пока Джеймс не собирался ее вытаскивать. Был вечер девятого августа, после ухода Ингрид прошла неделя.
В коробках хранились его дневники. Самое драгоценное, что у него было. Никаких роковых тайн, просто Джеймс боялся, что без дневников он перестанет быть самим собой. Он не доверял собственной памяти. Дневники были канатами, которые держали на привязи его личность.
Джеймс открыл первую коробку и вытащил четыре тетради в виниловых обложках форматом в стандартный лист, каждая из которых была исписана чернилами разного цвета: черными, синими, красными и зелеными. Давненько он сюда не заглядывал. Джеймс нервно раскрыл дневник за 1987 год и вгляделся в синие буквы.
Прочитанное поразило его. Цитаты из Юнга, Кафки и «Коммунистического манифеста»; отрывки из песен и поэм собственного сочинения; заметки о политической ситуации в Никарагуа и на Ближнем Востоке. Каким серьезным и глубокомысленным юношей он был! Сегодня Джеймс испытывал равнодушие к политике, писал только собственный дневник и едва ли помнил название последней прочитанной им книги — наверняка какой-нибудь триллер, который он пролистал в аэропорту или на пляже в Испании прошлым летом. Как сильно он изменился! Сегодняшний Джеймс не узнавал себя четырнадцатилетнего. Если он — это я, думал Джеймс, то кто же тогда я сегодняшний?
Следующие несколько дней Джеймс читал записи за 1988-й, 1989-й и 1990-й. Вторая тетрадь начиналась 1995-м. Непонятная скрытность, везде настоящее время, имена и инициалы людей, которых Джеймс успел забыть. В низу каждой страницы — столбики цифр. Джеймс не сразу понял, что это записи о потраченных и заработанных деньгах.
Он положил рядом тетради за 1990 и 1995 годы. Почерк почти не изменился, лишь стал неразборчивее. Что же до содержания… Случайный читатель ни за что бы не догадался, что эти записи сделал один и тот же человек. И пусть в жизни этого человека многое изменилось — из теплого родительского мирка он выпал в жесткий и ненадежный хаос самостоятельной жизни, — но механизм изменений ставил Джеймса в тупик.
