— Очень приятно, — сказала Валентина Васильевна, — а теперь реши пример.
Он вздохнул и взял в руки мел. Валентина Васильевна продиктовала:
— Восемьдесят восемь плюс сорок четыре.
Он вывел на зелёной доске две восьмёрки и две четвёрки и стал думать: «Восемьдесят восемь носорогов повстречали сорок четыре бюфага. Почему так мало бюфагов? Значит, не у каждого носорога есть друг…»
— Что же ты не решаешь?
— Сейчас решу.
«Но если к восьмидесяти восьми носорогам прибавить сорок четыре бюфага, то получится… два пишем, один в уме… то получится… восемь и один — девять… девять и четыре — тринадцать… то получится сто тридцать два неразлучных друга!»
Он сильнее сжал мелок и написал: «132».
— Правильно, — сказала Валентина Васильевна, а по её глазам он понял, что она тоже думает о носорогах.
Учительница открыла дневник и вдруг удивлённо посмотрела на мальчика.
— Что это такое?
Он привстал на цыпочки и заглянул через её плечо.
— Это бюфаг, — сказал он.
— Какой же это бюфаг, — не согласилась учительница, — ведь бюфаг птица.
— Птица?
— Ну да, птица.
Ему сразу стало не по себе, словно он ошибся в друге. Он-то думал, что бюфаг зверь, а тот оказался птицей. Алексей Бочаров опустил голову. Валентина Васильевна положила ему на плечо руку и легонько потрясла его.
— Ты знаешь, — сказала она тихо, словно хотела доверить ему важную тайну, — бюфаг — очень хорошая птица. Она, как всадник, садится на спину носорогу и на ходу клюёт пиявок и москитов. Нарисуй птицу.
— Нет, — сказал мальчик, — лучше нарисую носорога.
В начале года школьная форма очень неудобна: рукава длинны, жёсткий воротник колет шею, а штаны только успевай подтягивать — спадают. Каждый с удовольствием надел бы старую форму. Пусть она маловата, пусть коленки и локти протёрты и заштопаны, зато в ней чувствуешь себя человеком. Но дома говорят: «Без разговоров!» — и напяливают на тебя новую форму.
Он сидел в новой куртке и ему хотелось взять ножницы и подрезать рукава, которые доходили до пальцев. Ему было прямо-таки тошно в новой форме, но он стал думать о носороге и в конце концов забыл о форме. А его сосед по парте — Попотенко — сопел и вертелся.
Волосы Попотенко стояли торчком, а глаза чёрные. Кажется, из таких глаз вместо слёз текут чернила. Попотенко не думал о носороге, и сидеть ему очень тяжело.
В первом классе Попотенко вообще не досиживал до звонка.
Посредине урока он поднимался и шёл к двери.
— Попотенко, ты куда? — спрашивала его удивлённая учительница (тогда ещё не было Валентины Васильевны).
