Когда он проснулся, еще не было двух. Она так и не назвала его по имени…
Он снова закурил и, как карту с колоды, снял верхний лист со стопки линованной бумаги и записал:
«Стыл чай в стаканах на откидном столике в купе. Капитан Костин извлек из огромной подарочной коробки "Северной Пальмиры" длинную папиросу и протянул ее сидящему напротив него мальчику. Мальчику было тринадцать лет, и он был одет в черный толстый ватник, ватные штаны и высокие белые валенки. "Артиллерия может прекрасно сдерживать танковое наступление, – говорил Костин, – а когда ее много, очень много, и артиллеристы умелы и выносливы, то она будет бить танки, дивизион за дивизионом, пока не уничтожит их всех. Я убежден, что легче, надежнее и дешевле победить танки артиллерией, чем танками". От папиросы у мальчика кружилась голова. Ему очень хотелось положить еще сахара себе в стакан – на столике стояло блюдце с рафинадом, – но было неудобно. «Но повторяю, – продолжал Костин, – против одной немецкой танковой дивизии надо выставить десять артполков: четыре полка противотанковых орудий, два гаубичных и четыре гвардейских минометов. Пусть пять из них выйдут из строя, но пять останутся, и дивизия будет полностью уничтожена». Привыкшего к уральской стуже мальчика разморило в жарко натопленном вагоне. Во рту стоял кислый вкус папиросы, смешанный с тянуще-сладким – он уже съел весь сахар с блюдца. «Опаздываем, черт его подери, – жаловался Костин, – то есть все равно уже опоздали». Он достал из толстой кожаной армейской сумки четвертинку перцовки, банку рыбных консервов и полбуханки черного хлеба. В этот вечер мальчик выкурил первую сигарету и выпил первую рюмку водки в своей жизни. Вдруг гудок, резкий, кричащий, затем другой, далекий, протяжный. Оглушающее шипение пара, лязг и грохот буферов. «Долго стоять будем?» – спросил Костин одноногого проводника, который принес им свежего чая. «Н-дак прицеплять надоть. Н-дак сцепщика та ждям, стал быть»».
Он отложил ручку. Костин не назвал мальчика по имени. Значит, если мальчику было тринадцать тогда, когда проблема советского превосходства в танках еще не была решена, то сцена в вагоне должна приходиться на зиму 42 – 43-го. Он неплохо знает историю второй войны, но есть ли история без имени знающего ее? Он не знает, как будет по-английски «сцепщик». Он снял со стопки с бумагой второй лист:
«У мальчика никогда ничего не было отнято. Просто – отпадало, отцеплялось, как отцепилось "я". (Да, не забыть, ведь мальчик – это
