Нет, зачем бы я тебе стала рассказывать это? Да я и не помню, был ли Хорен там. С другой стороны, ни отец, ни Хорен тебе не смогли бы этого рассказать, так как они ушли на войну. А про наколку Хорена — особенно! — и мама чуть ни плача, добавила: — Нурик, перестань об этом говорить, мне страшно! Я замолчал и больше не возвращался к этой теме. И мама тоже.
Рождения своего я не помню, а про него ведь рассказывали пикантные подробности.
Дело в том, что большевики или коммунисты, точно не знаю, кто из них, «уплотнили» нас и поселили в одной из комнат нашей квартиры семью Грицко Харченко, веселого хохла, кажется военного, и его жену — тетю Тату — акушерку. Вот эта-то тетя Тата и принимала роды у мамы в родильном отделении железнодорожной больницы.
Надо сказать, что уплотнили нас по-большевистски: в трехкомнатной квартире перед войной жили — бабушка с матерью и мужем, мама с мужем и я, тетя Тата с мужем — восемь человек. И когда на войне погибли все мужчины, и умерла моя прабабушка, посчитали, что мы живем слишком просторно. Одинокой тете Тате дали комнату поменьше, а нам подселили еврейскую семью — милиционера Рубена и его жену Риву с сыном Бориком.
Тетя Тата нас не забывала и часто приходила в гости. Я хорошо помню полную хохотушку, не стесняющуюся в выражениях. Мне было лет десять, когда она рассказала историю моего рождения.
— Мама твоя не хотела ребенка — война на носу, все об этом знали. Ну и решила она от тебя избавиться — прыгала с лестницы, мыла окна, делала гимнастику. Чтобы был выкидыш, одним словом …
Тата, как тебе ни стыдно, зачем ребенку это? — краснея, пыталась урезонить тетю Тату мама.
Но акушерка продолжала говорить, ей очень хотелось рассказать про пикантный конец истории:
— Ну и родился ты задушенный — пуповина вокруг шеи обмоталась, сам синий и не дышишь, то есть — не кричишь. А хозяйство это у тебя, — и она ткнула меня пониже живота, — окрепло и стоит, как у взрослого мужика. Это от удушья бывает, но чтобы так сильно — прямо как у мужика, я еще не видела. Ну, похлопала я тебя по попе, дала дыхание, и ты как заорешь! Это примета такая акушерская — у кого при рождении эрекция, тот таким кобелем вырастет …
Тут уж мама вскочила с места и закричала:
— Тата, прекрати сейчас же, что ты говоришь при ребенке, он этих глупостей пока не понимает!
— Понимает, понимает, — успокоила тетя Тата маму, — десять лет ему, небось, вовсю ручками балуется. — Ручками балуешься? — весело спросила она меня.
