Это воспоминание лишний раз напомнило Патриции, почему ей не стоит возвращаться к Густаву. Он может выкроить месяц отпуска, чтобы добиться примирения с ней, но работа все еще оставалась для него главным приоритетом.
— Он уже не муж мне… По крайней мере, в традиционном понимании этого слова.
Патриция опять потерла висок. Ее головная боль все усиливалась.
— Все-таки придется принять таблетку.
— На твоем месте, я бы немного подождала, — заметила Марион, выглядывая в окно.
Патриция посмотрела в том же направлении и увидела Густава, стоящего на крыльце дома. На нем быль стильный серый плащ, мокрый на спине. Он аккуратно отряхнул зонтик, сложил его и зашел в их магазинчик. Через минуту он появился перед ними, загораживая собой дверной проем. Его чернью волосы от влаги сворачивались колечками, а капельки дождя дрожали на лице, делая его глаза еще синее.
Для Патриции время остановилось, замерло, прекратило свой ход. Она не сразу заметила, что задержала дыхание и намертво вцепилась в кружку, будто та могла ей чем-нибудь помочь, как будто она была ее спасательной шлюпкой в море неопределенности.
— Доброе утро, — приветливо встретила Густава Марион.
Даже слишком приветливо, по мнению Патриции.
— А мы как раз кофе пьем. Присоединитесь к нам? Насколько я помню, вы пьете черный и без сахара?
Обходя вычурную старинную мебель, Густав удивленно усмехнулся:
— Польщен, что вы помните.
— Я помню многое, Густав Батергейм. Что-то хорошее, а что-то — и не очень.
С этими словами Марион исчезла за массивной дубовой дверью, оставив Патрицию наедине с Густавом.
Несколько секунд никто из них не осмеливался заговорить. Все это время Густав глядел и не мог наглядеться на Патрицию. Одетая в светлые джинсы и светло-зеленый кашемировый свитер, подчеркивающий цвет ее глаз, Патриция выглядела как никогда юной и хорошенькой, что было особенно приятно в такой унылый осенний день, когда кажется, что все, за что ты берешься, обречено на провал.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Прекрасно, — солгала она, надеясь, что противное пульсирование в висках когда-нибудь прекратится. — Я думала, ты в Оттаву уехал.
— Да что мне там делать, в отпуск-то?
Она обычно нервничала, когда Густав бывал хмур, но и сейчас, когда он вовсю улыбался, спокойнее ей не стало. С удивлением она обнаружила, что отвечает ему улыбкой. Густав, почувствовал, будто у него крылья выросли. Ее улыбка отогрела его замерзшее сердце, даря несбыточные надежды.
