— Матушка, дорогая матушка!
Екатерина с неописуемым испугом огляделась вокруг, потом бросила полный ненависти взгляд на простертого у ее ног Марильяка.
— Вы с ума сошли, граф? — строгим тоном спросила королева.
Марильяк сразу же вскочил.
— Ах, граф, — прошептала Екатерина, — вы так испугали меня, хоть этот испуг и был сладостен мне… но, подумайте, вдруг бы нас кто-нибудь услышал… честь королевы-матери была бы запятнана…
— Простите, Ваше Величество, простите! Как я неблагодарен!
— Ни слова больше, граф! Молчите, если не во имя любви, то хотя бы во имя той жалости, которую должен испытывать всякий мужчина перед лицом женщины, долго и много страдавшей, молчите об этом…
— Клянусь, жизнью своей клянусь!
— Ни слова, ни намека, никому и никогда!
— Клянусь, Ваше Величество, никому!
— Даже Алисе, даже королеве Наваррской, хоть она и воплощение доброты.
— Клянусь!
— Вы уже обещали мне хранить в тайне все, что касается наших с вами встреч.
— Обещаю еще раз!
Королева, казалось, успокоилась, и на ее лице вновь появилось выражение тихой грусти, придававшее Екатерине какое-то особое очарование и величие.
А Марильяк испытывал огромное облегчение в душе и сам удивлялся:
«Что со мной? Почему я так рад? Ведь я ни на минуту не сомневался в Алисе, никогда…»
Некоторое время они молчали и королева пыталась понять, насколько удалось ей завоевать доверие Марильяка. Наконец Екатерина произнесла:
— Я обещала сказать вам всю правду, вы должны знать, почему у королевы Жанны возникли сомнения. С Алисой де Люс действительно связан один секрет. Королева Наваррская боялась, что он станет известен вам. Эта тайна бросает тень на Алису, хотя бедняжка ни в чем не виновата…
— Говорите, говорите же, мадам! — взмолился граф.
— Что же, вы должны знать все, граф: Алиса — подкидыш, без роду, без племени. Семья де Люс удочерила ее, но она не имеет никаких прав на то имя, что носит. Вот и вся правда, граф.
Объявить Алису подкидышем и сообщить это Деодату, который сам был брошен родной матерью, — такая поистине дьявольская уловка могла родиться лишь в мрачном воображении Екатерины Медичи. Быть незаконнорожденной считалось в те времена страшным несчастьем для девицы благородного рода.
Но счастливый Марильяк радостно воскликнул:
— Мадам, вы подарили мне счастье! Господь да благословит вас! Вы возвратили меня к жизни… Я брошусь к ногам Алисы, может, она простит меня за то, что я осмелился подозревать ее в каком-то преступлении.
— Значит, граф, это известие ничуть не смущает вас?
