Увидев ее, Джеймс остановился, будто молнией пораженный.
Одним долгим взглядом он впитал ее всю, будто был сделан из промокательной бумаги. Стоял теплый весенний вечер, и на ней был темно-зеленый хлопчатобумажный свитер, облегавший маленькие груди и тонкую талию. Плиссированная юбка до колен не скрывала красивые ноги. У Джеймса пересохло во рту, и он сглотнул. Она была очень хороша.
Ее шею обвивал подаренный Джеймсом розовый шарф. Буйные рыжие кудри падали на него, и это было похоже на лепестки роз в солнечных лучах.
— Здравствуйте, — хрипло сказал он, чувствуя, как реагирует на нее тело, и всем сердцем надеясь, что она не заметит.
Она резко обернулась и удивленно посмотрела на него, напомнив Джеймсу о его виде. Покраснев, он пробормотал:
— Я только что из душа. Я не стал тратить время на одевание, боясь, что случилось что-то серьезное.
Она подняла глаза от его голых ног, поросших черными волосками. Лицо ее было мягким и серьезным.
— Извините, Джеймс, боюсь, что принесла вам не лучшие вести. У вашей матери был сердечный приступ, и сейчас она в больнице.
— Это серьезно? — Он почувствовал, как кровь отливает от лица, и ему вдруг стало зябко.
Пейшенс присмотрелась к нему, подошла и заставила сесть на диван.
— Вы не упадете в обморок? — Она тоже села на диван, подогнув колени, и прикоснулась теплыми пальчиками к холодной коже его лица.
— Нет, конечно, нет, — нетерпеливо заверил он. — Скажите же, мать умирает?
— Нет, Джеймс! Не смейте даже думать об этом. Ничего серьезного. В больнице сказали, что ее продержат несколько дней, для обследования и восстановления сил, но вся причина в том, что она перегрелась, придется ей в будущем быть осторожнее.
Она склонилась над ним и мягкими, ласковыми пальцами убрала со лба прядь темных волос.
— Вы так побледнели. Оказывается, на самом деле вас это очень волнует.
Он разрывался на части. Хотелось взять в ладони ее лицо, прижаться лбом ко лбу, почувствовать тепло ее тела, найти в ней успокоение. И в то же время он боялся подпускать ее слишком близко, не хотел, чтобы она узнала о нем слишком много. С детства он учился скрывать их, а теперь это стало частью натуры — потребность в скрытности.
— Сейчас буду в порядке, — хрипловато сказал он. — Не могли бы вы налить мне бренди? Мне нужно выпить.
Она неуверенно осмотрелась.
— А где оно? Позвать кого-нибудь?
— Не нужно, вон там бар.
Пейшенс встала, и Джеймс почувствовал знакомый запах. Это были подаренные на день рождения духи. Ему было приятно. Его духи, его шарф — как будто, пользуясь ими, она признавала какую-то связь между ними.
