Не лучше ли объясниться? | страница 25
Никогда в жизни Джеймс не ощущал себя таким толстокожим и бестактным, как сейчас.
— Конечно, — торопливо согласился он и густо покраснел.
Раздвинулась листва, и показалось личико Эмми.
— Лучше пойдем. Она будет очень ругаться, если мы опоздаем к ужину.
Джеймс обрадовался возможности скрыться от осуждающего взгляда мальчика и немедленно полез сквозь кусты. Они явно боготворят ее, и Джеймс это понимал — она же сама недавно рассталась с детством. Двадцать три — не так уж много. Он с трудом вспомнил себя в таком возрасте. На ужин он не остается. Надо немедленно вызвать такси и бежать отсюда в мир и покой собственного дома.
Почему-то эта перспектива не радовала. Барни и Инид уехали. Придется рыться в шкафах в поисках чего-нибудь съестного и в конце концов удовольствоваться сандвичем с сыром или чем-нибудь таким же легким в приготовлении, а потом провести остаток вечера одному, в пустом доме.
Конечно, он может поехать в клуб или в ресторан, но и эта перспектива не особенно привлекала. Неужели его жизнь всегда была такой пустой и одинокой? Или у него по необъяснимой причине началась депрессия?
Юные Кирби привели его в кухню. Их друзья уже разбежались по своим домам.
Кухня была огромная, с высоким потолком, покрашенным в желтый цвет, и зелеными шкафами — уютная и удобная, наполненная аппетитными запахами. На старой плите бурлила и исходила паром огромная кастрюля, за ней кипела другая, источавшая изумительные запахи трав и овощей. У чисто выскобленного стола стояла Лавиния и, не поднимая глаз, терла сыр.
— Мойте руки, да побыстрее. Все уже почти готово! — приказала Пейшенс, берясь за ручку кастрюли и вываливая содержимое в раковину.
Джеймс подошел ближе и увидел большой дуршлаг, наполненный золотистыми дымящимися кольцами макарон. В животе засосало от внезапного приступа голода. Он заглянул в кастрюлю на плите: помидоры, грибы, зеленый, желтый и красный перец. Сильный аромат базилика, зеленого и репчатого лука и чеснока наполнял всю кухню.
— Вы помыли руки? — спросила его Пейшенс, глядя так сурово, будто говорила с одним из детей.
Джеймс открыл и закрыл рот, как золотая рыбка. Он хотел отказаться от еды, но был так голоден, что понял, насколько неискренне прозвучит отказ.
— Пойдем, дядя, — сказала Эмми, утаскивая его прочь. — Она сердится, если мы опаздываем, когда все готово.
Они помыли руки в комнатушке за кухней, и Эмми потащила его по прохладному коридору в большую комнату, где за длинным столом уже сидела уйма народу. Опешивший от такого количества незнакомых людей, Джеймс приветствовал всех сразу церемонным полупоклоном и высокопарно произнес: