Объявление войны. Убийство людей ради спасения животных и планеты | страница 19
Для освободителей, которые считают животных своей семьей, концепция «гуманного забоя» — это извращение во всех смыслах. Она демонстрирует, насколько человечество запуталось в понимании слова «гуманный». Гуманный забой — это оксюморон, все равно как «разведка боем». Освободители считают, что убивать ни в чем неповинное создание, которое не хочет умирать, это в любом случае негуманно.
Освободители спрашивают: ты когда-нибудь назвал бы убийство своего брата или сестры гуманным? Что, если убийца поклялся бы тебе, что убил твою сестру с любовью — передозировкой барбитуратов или электрическим током? Ты бы улыбнулся и согласился с тем, что убийство было гуманным?
Освободители считают, что истинная причина, по которой убийство животных называют гуманным, заключается в том, что это упрощает процесс для убийц. Облегчить жизнь для людей — это то, чем занимаются многочисленные «зоозащитные» организации. Они упоминают о том, что ежегодно в «приютах» страны убивают 15 миллионов кошек и собак. Общественность не хочет думать о том, что ненужных питомцев убивают по две особи в час, разбивая их черепа. Для людей куда гуманней делать это более аккуратно, например, путем смертельных инъекций. И неважно, что этих животных убивают исключительно из-за человеческой недобросовестности и нежелания изменить систему, например, закрыв зоомагазины, сделав разведение животных незаконным и введя обязательную стерилизацию.
Освободителям отвратительны многочисленные зоозащитные и экологические группы, банковские счета которых ломятся от денег и которые с готовностью приемлют тот факт, что они, вероятно, никогда не изменят систему. Некоторые из этих организаций существуют более 100 лет. Уже при их жизни угнетение животных непрерывно росло в масштабах. Переживают ли руководители этих организаций по поводу явной неадекватности своих подходов? Нет, восклицают освободители! Они попросту оглядываются на минувшее столетие работы внутри системы.
Освободители глумятся над людьми, которые бьют себя в грудь, разводя демагогию про заботу о животных и даже про отстаивание их прав, но ничего не имеют против их забоя. Эти люди противостоят страданиям животных, но не их убийству. Они протестуют против промышленного скотоводства, где с животными обращаются, как с машинами, обреченными прослужить свой срок в темных, тесных, переполненных их сородичами помещениях. Вместе с тем они не имеют ничего против убийства животных ради пищи, если их выращивают на старомодных семейных фермах, прежде чем отправить на бойню, полагая, что если с ними хорошо обращались, пока они были живы, нет ничего дурного в том, чтобы их убивать и есть. Ведь смерть — это, в конце концов, естественно.