– Вы не поверите, сколько желтых автомобилей имеют похожие номера, – сказал Гарри раздраженным тоном. Шоу имени Гарри и Карсона.
Теперь была моя очередь.
– Мы объезжаем все возможные автомобили и проверяем, нет ли повреждений на правом переднем крыле. Совершенно очевидно, – я выразительно посмотрел на «бумер», – что это была не машина вашей жены.
– А-а-а… ну ладно, – пропыхтел Лари.
Мы поехали, а Лари принялся выгружать чемоданы из своего черного монстра. Мы с Моникой встретились глазами. «Спасибо» произнесла она одними губами, после чего тепло и приветливо повернулась к настоящему мужчине Лари, наконец вернувшемуся домой с гор и морей.
К счастью для меня, кладбище на Черч-стрит было пустынным. Расположенное позади главной библиотеки Мобила на Гавермент-стрит, это маленькое кладбище было местом, где можно было медленно побродить под сенью старых деревьев, поразмышлять среди надгробий и посчитать ушедшие годы. Гарри нужно было отдать в библиотеку пару книжек, и меня потянуло предаться воспоминаниям о прошлом среди приглушенных звуков кладбища.
Когда дело Эдриана вновь врывается в мою голову воем полицейских сирен, образами крыс, пламени, выжженных глаз юной девушки, я часто прихожу сюда, чтобы просто посидеть под деревьями и послушать тишину. Хотя убийство Тессы Рамирес было невообразимо жестоким, все могилы выглядят умиротворенно, словно смерть взяла паузу в своем бесконечном путешествии по мирам, чтобы дать возможность избранным оформить свои воспоминания об ушедших, придя сюда, в прохладную тень и эту непритязательную обстановку. Несмотря на то что Тесса была похоронена в Техасе, мне казалось, что одно кладбище – это все равно что все остальные кладбища, что все они как-то связаны между собой, под землей или над землей. Я надеялся, что мертвые с Черч-стрит позвали эту миниатюрную темноволосую девушку в свою среду; возможно, здесь они опекают ее и дарят ей понимание.
Понимание должно быть обязательно, думал я. Ради чего еще Вселенной пускать нас в наше существование, кроме как чтобы дать нам возможность осуществлять собственные путешествия во имя открытий – или находок, если хотите, – чтобы затем нити всех наших путей слились в одном высшем понимании, великом космическом шепоте: «Да. Как все элегантно! Как просто! Как же я сам раньше не догадался?»
А может быть, все это случайность. Наша самая блестящая ложь – та, которую мы приберегли для самих себя.
– Повсюду тянутся невидимые нити, – сказал Гарри, вырывая меня из размышлений о человеческих мечтах. Он уже вернулся из библиотеки и сейчас, нагнувшись, рассматривал могилу человека, похороненного за тридцать лет до начала двадцатого века.
