Негр взошел по лестнице, и, точно узник, готовый, не дрогнув, услышать приговор, встал перед доном Бенито, немой и неколебимый.
Завидев приближающегося негра, дон Бенито, только успевший прийти в себя, вздрогнул, лицо его вновь омрачилось, и бескровные губы сжались в тонкую линию. Он словно вдруг вспомнил о чем-то, вызывавшем у него бессильную ярость.
«Вот упорствующий бунтовщик», — подумал капитан Делано, не без восхищения разглядывая фигуру черного колосса.
— Взгляните, хозяин, он ждет вашего вопроса, — сказал маленький слуга.
При этом напоминании дон Бенито, глядя в сторону и как бы заранее готовый к мятежному ответу, слабым голосом проговорил:
— Атуфал, будешь ты просить у меня прощения?
Негр безмолвствовал.
— Еще раз, хозяин, — посоветовал Бабо, с горьким укором глядя на своего соплеменника. — Спросите опять. Он еще склонится перед хозяином.
— Отвечай, — сказал дон Бенито, по-прежнему глядя в сторону. — Произнеси одно только слово: «Прощения!» — и твои цепи падут.
В ответ негр лишь воздел кверху обе руки и под звон цепей безжизненно уронил их, одновременно потупя голову и всем своим видом как бы говоря: «Да нет, мне и так хорошо».
— Ступай, — сказал дон Бенито со сдержанной горячностью.
Огромный негр повиновался и так же медленно, размеренно ступая, пошел прочь.
— Прошу извинения, дон Бенито, — сказал капитан Делано, — но эта сцена меня удивила. Что она означает?
— Она означает, что этот негр один изо всех оказал мне дерзкое неповиновение. И я заковал его в цепи, я…
Здесь он вдруг прервал свою речь и потер лоб ладонью, словно у него закружилась голова или замутилась память; но, встретив добрый, заботливый взгляд черного слуги, опомнился и продолжал:
— Я не мог обречь бичу этот великолепный торс. Но я велел ему просить у меня прощения. До сих пор он этого не сделал. По моему приказанию он является ко мне каждые два часа.
— И давно ли это продолжается?
— Дней шестьдесят.
— А во всем прочем он послушен? И почтителен?
— Да.
— Тогда, клянусь душой, — горячо воскликнул капитан Делано, — у него королевское сердце, у этого чернокожего!
— Очень может статься, — с горечью отвечал дон Бенито. — Он утверждает, что был королем у себя на родине.
— Да, — вмешался при этих словах слуга. — У него в ушах разрезы, в них он носил золотые пластины. А вот бедный Бабо был у себя на родине ничтожным рабом; был рабом чернокожего, а стал рабом белого человека.
Слегка раздосадованный таким бесцеремонным вмешательством, капитан Делано с удивлением посмотрел на слугу, потом перевел вопросительный взгляд на хозяина; но, словно привыкнув к подобной фамильярности, ни тот ни другой не поняли его недоумения.
