Наконец, Авель не выдержал. Подойдя к клетке почти вплотную, он сказал:
– Ты хотел меня убить. Почему?
Тот сначала сердито дернул усами и отвернулся. Но Авель настойчиво повторил вопрос, и чужак приоткрыл глаза:
– Потому что тот, кого положили у холодного камня, должен умереть.
– Меня никуда не клали.
– Ты просто не помнишь. Сумасшедшая Эру все испортила. Но теперь, надеюсь, ты поглядишь в глаза смерти. И твоя спасительница тоже, – чужак тяжело дышал, не то от болезни, не то от ненависти. – В живых уже нет ни одного из твоих братьев и сестер. А теперь смерть взялась за чужих детей... Но я не напрасно пришел сюда...
– Мама Эру вылечила меня. И вылечит всех вас. Она не понимает слова, но знает, как прогнать смерть.
Чужак еле слышно фыркнул:
– Вот и посмотрим, кто сильнее: безумная Эру или смерть, пришедшая за обещанной жертвой.
* * *
С этого дня Авель каждое утро прибегал к чужаку и надолго оставался рядом. Хотя слышал только проклятия в свой адрес. Но чужак говорил! Иногда за Авелем увязывалась Свея, помнящая, как они ежедневно играли вместе. Но, увидев, что брат опять направляется на задний двор, обиженно тявкала и ковыляла к маме Эру. Жаловаться. Авель и сам понимал, что обижает сестру, но его тянуло к чужаку. В его мире, до сих пор наполненном только интонациями и жестами, вдруг появились слова.
А потом наступило утро, когда мама Эру в привычное время не встала с постели. Первой неладное почуяла Свея: заскулила, принялась тыкаться мокрым носом в ладонь мамы Эру. Та сонно забормотала, но не очнулась. Хотя раньше любой шорох способен был разбудить ее.
Авель тоже выполз из своей корзинки, дотронулся носом до безвольно свисающей руки – ладонь показалась ему слишком горячей.
Но через некоторое время мама Эру все-таки пришла в себя, поднялась, покормила детей, вышла во двор. Авель, бросив недоеденную порцию, побежал следом. Словно для того, чтобы услышать злорадную реплику чужака:
– Ага, она заболела. Теперь очередь за тобой, приемыш. И с рода будет снято проклятие.
Тут чужак умолк, потому что Сумасшедшая Эру сделала что-то совсем немыслимое – подошла к его клетке, открыла дверцу – и так оставила. Удивился не только чужак, но и Авель: мама Эру выпускала всех – больных и здоровых, жаждущих свободы и стонущих от боли... Как будто – Авель похолодел – как будто не была уверена, что сможет о них позаботиться.
Чужак, не мешкая, прыгнул вперед, потянулся – и недоуменно замер. Когда он обернулся к Авелю, злорадное торжество на его мордочке сменилось растерянностью:
