— Ты бы стала леди, Керенса. Стала бы ездить в собственном экипаже. Разодетая в шелка и атлас в роскошном платье яркого сочного зеленого цвета и в туфельках с серебряными пряжками.
— И умела бы читать и писать, — добавила я. И нетерпеливо повернулась к ней: — Бабушка, это сбудется?
Она не ответила мне, и я огорчилась, спрашивая себя: почему, ну почему она не предскажет мое будущее, ведь предсказывает же она его другим. Я умоляюще смотрела на нее, но она меня будто не видела.
Солнце блестело на ее гладких иссиня-черных волосах, уложенных в косу вокруг головы. Такие волосы следовало бы иметь леди Сент-Ларнстон. Они придавали бабушке горделивый вид. Ее живые темные глаза не так хорошо сохранились, как волосы, — вокруг них были морщинки.
— О чем ты думаешь? — спросила я.
— О том дне, когда вы пришли ко мне. Помнишь?
Я прислонилась головой к ее теплому боку, вспоминая.
Первые годы нашей с Джо жизни прошли на берегу моря. У нашего отца был на пристани маленький домик, похожий на тот, в котором мы жили с бабушкой, только с большим погребом внизу, где мы хранили и солили сардины после богатого улова. Когда я думаю о том домике, мне прежде всего вспоминается запах рыбы — добрый запах, означавший, что погреб хорошенько набит и у нас будет что поесть в ближайшие недели.
Я всегда присматривала за Джо, потому что мать у нас умерла, когда мне было шесть, а ему четыре, наказав мне всегда смотреть за моим маленьким братиком. Порой, когда отец был в море, налетал штормовой ветер, и нам казалось, что наш домик вот-вот снесет в воду. Тогда я крепко обнимала Джо и напевала ему песенки, чтоб он не боялся. Я притворялась, что мне нисколечки не страшно, и обнаружила, что это неплохой способ и впрямь избавиться от страха. Постоянное притворство очень мне помогало, так что я мало чего боялась.
Лучше всего было, когда море успокаивалось, и в страдную пору, когда косяки сардин шли к нашему побережью. Дозорные, расставленные вдоль берега, замечали рыбу и сообщали остальным. Я помню, как все приходили в волнение, когда раздавался крик «Хева, хева», потому что на корнуэльском наречии «хева» означает косяк рыбы. Затем лодки выходили в море, и начинался лов; погреба наши заполнялись. А в церкви рядом с пшеничными колосками, овощами и фруктами появлялись и сардины, чтобы Бог видел, что рыбаки благодарны ему не меньше, чем крестьяне.
Мы с Джо работали в погребе, кладя слой соли на слой рыбы до тех пор, пока мне не начинало казаться, что руки у меня больше никогда не согреются и никогда не перестанут пахнуть рыбой.
