Через полчаса я позвонил еще.
— Это ты? Ты? — обрадовалась она. — Как хорошо, что ты позвонил…
— Я, Эмма… Я немного беспокоился… Сегодня день тяжелый.
— Ты… Нет, ты не поймешь, как это хорошо, что ты позвонил… Я… Нет… Но как? Как ты догадался? И ведь уже ночь.
Не думая и толком не понимая, что говорю, я сказал:
— Я люблю тебя, Эмма.
С минуту она молчала, я тоже молчал и весь таял.
— Мальчик мой… мальчик… — тихим шепотом проговорила она, голос ее сорвался. Потом раздались гудки.
7
И опять мы считали. Елена Ивановна, стоя сзади, облокотившись на мощную спину Г. Б., говорила:
— О! Завтра побегу по магазинам! Нужно купить хотя бы один приличный чемодан. Мы же с тобой будем выглядеть оборванцами! — И она теребила рукой ухо мужа.
— Лена! Не мешай мне укладывать. Когда это ты стала такой хозяйственной…
А через минуту говорил я:
— Лена. — Я говорил именно так, запросто. — Не мешайте же мне считать.
— Быстренько, быстренько! Мне позарез нужна эта функция, — поторапливал меня Костя.
Так этой темной рабочей ночью был закончен расчет, который мы, как и все остальное, попросту называли задачей. А через несколько дней на далеком полигоне при испытаниях погибли два человека: рабочий-техник Федорков и старшина-сверхсрочник Агуреев. Федорков был веселый малый, отец двух маленьких детей, собиравшийся каждую весну «подзаработать деньжат и бежать в Россию». Агуреев же был из степенных, скуповатых; прижившийся на полигоне, он выписал туда к себе жену, обзавелся скотиной, хозяйством и жил спокойно и правильно.
Испытание даже условно не входило в класс основных испытаний: прибор проверялся на опытной установке, уменьшенной в восемь — десять раз.
В четвертом часу все было кончено. Мы вышли — все трое — покурить, стояли у перил и глядели вниз. Г. Б., волнуясь, зачем-то рассказывал нам и оправдывался за свою Лену, за то слишком бойкое впечатление, которое она могла произвести на нас: «Стала немного развязной. До сорока трех прожить без мужа — вы уже сами все понимаете».
— Да бросьте, Георгий Борисыч! Отличная женщина! — сказал Костя, швыряя в пролет окурок.
Г. Б. охотно и счастливо улыбнулся. Он вдруг сказал:
— Володя, я собирался тебя подбодрить, да как-то все не случалось. Мне нравится твой ум, твои способности. Я не захваливаю, правда, Костя?
— Правда.
— Тебе, впрочем, больше нужна поддержка изнутри. Из самого себя, понимаешь?
Я покраснел, как девица.
— Спасибо…
Мы стояли трое на лестничной клетке, и курили, и устало переговаривались. Мы не вспоминали только что конченое дело, и каждый смотрел в свое будущее.
