На другое утро Ротов встретил Анну Ивановну. Она издали махала ему своим красным зонтиком и кричала:
— Идемте сегодня опять в горы? А? Чего тут зря болтаться. А?
Ротов задумался:
— Я, собственно говоря, занят, то есть я пойду с удовольствием, если… А Павел Павлыч идет?
— Должно быть. Как же без него-то?
— А, знаете, скажу вам откровенно — он мне надоел!
Анна Ивановна поджала губы, выпучила глаза и вдруг сочувственно покачала головой:
— А, знаете, голубчик, ведь и правда, он надоедливый. Тошный какой-то. Представьте себе, вчера, во время прогулки, вдруг говорит: «Красивые женщины всегда больше нравятся, чем некрасивые». Ну, не глупо ли? Ну кто, скажите, этого не знает? Подумаешь — новость сообщил. Это меня почему-то так обозлило, что прямо вспомнить не могу.
Она стукнула зонтиком, и на глазах у нее выступили слезы.
— Дурак поганый!
Ротов успокаивал ее, как мог, неубедительно и вяло.
— А, знаете, курсистка Вера уже давно не может его выносить. Она только показывать не хочет.
— Ну как же можно показывать! За что же обижать человека?
Прогулка состоялась без барана. Баран был занят. Но он невидимо присутствовал, потому что не проходило и десяти минут, как с кем-нибудь делался острый припадок ненависти. Первая начала курсистка Вера.
Длинная, тощая, она махала руками, визжала и чуть не скатилась с обрыва.
— Как он смеет говорить мне, что зубная боль неприятна! Как он смеет! Это — нахал, это — подлец! Это — зверь!
Остальные хором успокаивали ее.
— Как не стыдно, он такой милый! Такой любезный!
Вторым был Бирбаум, третьей — Анна Ивановна, четвертой — два раза подряд толстая курсистка Марья Петровна. После нее схватило Ротова, потом снова Анну Ивановну, и опять перебрало всех по очереди.
Возвращаясь домой, все дали друг другу слово вести себя так, чтобы Павел Павлыч отнюдь не заметил этой горькой перемены в отношении к нему.
— За что же обижать человека? Он такой милый… такой услужливый.
На следующий день барану объявили, что без него прогулка ни за что не состоится. Баран, давно сознававший себя душой общества, не удивился, поломался немножко и милостиво согласился. Но вечером идти вместе в кафе почему-то отказался.
— Господи! Он, кажется, все понял! — в отчаянии твердила Анна Ивановна. — Ведь это ужасно! За что? За что? Нужно быть с ним по любезнее. Я завтра пошлю ему букет роз.
— Господь с вами, Анна Ивановна, но ведь это неловко! Посылать мужчине цветы!
— Ну, чем же он виноват, что он — мужчина? Вы вечно так! Он такой милый, и это прямо грешно так относиться к человеку! Стыдно! Стыдно! — кричала она на Ротова и вдруг забилась в остром припадке:
