Тарутин вышел из моря, сияющего расплавленной ртутью за его спиной, очень узкий в бедрах, весь вылитый из гладкой бронзы, стряхнул ладонями капли с бугристых бицепсов, с груди, затем, на миг расслабив тело, тряхнул руками, как если бы закончил физические упражнения, и двинулся неспешащей походкой к зеленым зонтикам, еще издали увидев Дроздова.
— Привет, — хмуро бросил он и, обдав свежестью влаги, йодистой влажностью моря, повалился животом на горячий песок, вкапываясь пальцами в его глубинную прохладу, с преизбыточным удовольствием застонал, показывая этим свою эпикурейскую независимость от целого мира, от всех его треволнений. — Вода сказочная, только появились медузы. Пожалуй, к похолоданию.
— Я улечу сегодня, — проговорил Дроздов, бегло глянув на Тарутина, и обратился к Валерии: — Когда похороны — не знаю: в телеграмме ни слова. Билетов в кассе тоже нет. Посоветовали приехать в аэропорт за два часа. Рейс в пятнадцать тридцать.
Тарутин поднял глаза; после воды, после долгого плавания был особенно ясен его светлый, холодноватый взор.
— В чем дело, Игорь?
«Он воспримет это известие по-своему», — подумал Дроздов и не успел ответить — Валерия опередила его:
— Умер Григорьев. Я тоже хочу улететь с вами, Игорь Мстиславович, если возьмете. Я должна быть на похоронах. Я обязана ему…
— Не знаю, успеем ли мы на похороны, — проговорил Дроздов. — Так или иначе, выезжать в аэропорт надо заранее, если вы решили лететь со мной. Собирайтесь. Такси я вызову.
— Ясно! — И Тарутин, выдернув пальцы из песка, оттолкнулся от земли и сел, опустил руки между колен, с силой сжимая и разжимая пальцы, точно искал для них работу. — Ясно! Ясно! — выговорил он отрывисто.
— Что вам ясно? — спросила строго Валерия. — А вы как? Поедете?
— Не поеду.
— Почему?
Тарутин подхватил с лежака полотенце, перекинул через шею.
— Я не хочу видеть фальшивую скорбь друзей и врагов покойного, — сказал он. — Вам этого достаточно, Валерия?
— Кого вы имеете в виду? Не сошли ли вы с ума, на самом деле?
— Имею в виду тех, кто теперь счастливо займет его место, — проговорил Тарутин со злым нажимом. — Вы хорошо знаете тех, кто укорачивал ему жизнь в последние годы. Это были близкие ему люди и наши общие знакомые.
«Я, наверное, тоже не все понимаю, что с Николаем, — подумал Дроздов, не без усилия гася раздражение против него. — Не понимаю, почему наши долгие, разные и трудные отношения он за один день превратил из мирного состояния в подозрение ко мне? Неужели он сейчас намекает на мой разрыв с Юлией? Или в нем желание разорвать наши отношения — что это, психоз? Он, вероятно, не простил мне ничего. Да, то не прошло и у меня…»
