Джалалиддин Руми | страница 43



Сирьянус больше прочих мюридов Джалалиддина торжествовал победу над черными джуббе — эти длинные кафтаны колоколом носили все здешние богословы. Но в отличие от учителя он не был обязан облекать свои мысли в облатки ученой вежливости и не преминул воспользоваться этой свободой:

— Что поделать, отец, если ты читал их, как ишак, а потому и ничего не понял!

…Внемлите наставлениям моим
И предостережениям моим!
Дабы стыда и скорби избежать,
Не надо неразумно подражать.
В суфийскую обитель на ночлег
Заехал некий божий человек.
В хлеву осла поставил своего,
И сена дал, и напоил его…
Суфии нищие сидели в том
Прибежище, томимые постом…
Поймешь ли ты, который сыт всегда,
Чту иногда с людьми творит нужда?
Орава тех голодных в хлев пошла,
Решив немедленно продать осла.
«Ведь сам пророк — посланник вечных сил —
В беде вкушать и падаль разрешил!»
И продали осла, и принесли
Еды, вина, светильники зажгли.
«Сегодня добрый ужин будет нам!» —
Кричали, подымая шум и гам.
«До коих пор терпеть нам? — говорят. —
Поститься по четыре дня подряд?
Доколе подвиг наш? До коих пор
Корзинки этой нищенской позор?
Что мы, не люди, что ли? Пусть у нас
Веселье погостит на этот раз!»
Позвали — надо к чести их сказать —
И обворованного пировать.
Явили гостю множество забот,
Спросили, как зовут и где живет.
Старик, что до смерти в пути устал,
От них любовь и ласку увидал.
Один бедняге ноги растирал,
А этот пыль из платья выбивал.
А третий даже руки целовал.
И гость, обвороженный, им сказал:
«Коль я сегодня не повеселюсь,
Когда ж еще, друзья? Сегодня пусть!»
Поужинали. После же вина
Сердцам потребны пляска и струна.
Обнявшись, все они пустились в пляс.
Густая пыль в трапезной поднялась.
То в лад они, притопывая, шли,
То бородами пыль со стен мели.
Так вот они, суфии! Вот они,
Святые. Ты на их позор взгляни!
Средь тысяч их найдешь ли одного,
В чьем сердце обитает божество?
***
Придется ль мне до той поры дожить,
Когда без притч смогу я говорить?
Сорву ль непонимания печать,
Чтоб истину открыто возглашать?
Волною моря пена рождена,
И пеной прикрывается волна.
Так истина, как моря глубина,
Под пеной притч порою не видна.
Вот вижу я, что занимает вас
Теперь одно — чем кончится рассказ,
Что вас он привлекает, как детей —
Торгаш с лотком орехов и сластей.
Итак, мой друг, продолжим, — и добро,
Коль отличишь от скорлупы ядро!
***
Один из них, на возвышенье сев,
Завел печальный, сладостный напев.
Как будто кровью сердца истекал,
Он пел: «Осел пропал! Осел пропал!»
И круг суфиев в лад рукоплескал,