У Якавы от волнения высохло нёбо, в сердце появилась щемящая боль:
— Придется идти по курсу, коль на то судьба…
— Значит, ты согласен? — карие очи Терентьева тепло прощупывали японца.
— Пожалуй, да… — Якава задумчиво бросил взгляд в пространство, кончиком указательного пальца потрогал правое ухо, а затем его грустное и печальное тело двинулось к иллюминатору. — Имейте в виду, — произнесли его чуть-чуть дрожащие губы, — сегодняшним решением я дал вам определенные обязательства. Если случится что-либо со мной, как, скажем, в прошлый раз, позаботьтесь о моей маме. У нее кроме меня никого нет…
От последних слов японца Терентьева передернуло: ведь и его родня наверняка переживает за него. И ежели узнают, что с кораблем отсутствует связь, тревоги и беспокойство станут постоянными спутниками их жизни…
— Но ты-то, ты как? — прервал его мысли Бейкер. — Согласен на обратный ход или же предпочитаешь вперед?
— Если же честно сказать, ребята, и я бы с удовольствием отказался от этого дурацкого полета и повернул к Земле. Без поддержки Земли вряд ли мы добьемся особых результатов… Ежели даже представить определенный успех нашего предприятия, при таком положении дел результаты нашего труда попросту уйдут в песок. Не будем же мы их зарывать в почву, верно? Хотя эта мысль и содержит в себе определенную канву…
— Значит, ты допускаешь продвижение по курсу? Так я понимаю… — На озабоченном лице Бейкера промелькнуло удивление. «Во дает! Не говорит прямиком, а виляет словно матерая лиса!»
— Я же лишь размышляю… — вместо прямого, четкого ответа произнес Терентьев. — Но я еще думаю вот что: если мы удачно приземлимся на Марс, то худо-бедно, но дней через пять отремонтировали бы связь! Обстоятельства-то сложились так, что мы пролетели более половины пути. И в этих условиях легче лететь вперед, чем повернуть вспять!
— Ясно… — неопределенно буркнул Бейкер. За витиеватыми, туманными рассуждениями Терентьева он уже понял стремление командира. «Черт бы его побрал! Хочешь не хочешь, а постепенно склоняет к мысли о необходимости продолжения полета. Но ведь плохие дела, с большим риском! Любой деловой американец на моем месте не сделал бы шаг вперед. Риск опережает здравый смысл… Такие непрактичные люди, эти русские…»
* * *
И вот в тесных помещениях космического корабля начались серые дни. Серые в том смысле, что они изо дня в день повторялись по своим распорядкам, делам, да и отвратительным чувствам, наверное, тоже. Глухое, четко осознанное беспокойство, казалось, навеки засело в сердцах астронавтов, над ними вороном кружил обыкновенный человеческий страх. И все эти чувства явно усиливались из-за невозможности переговорить с родными, близкими, со специалистами наконец. Кто месяцами бывал в море, знает, какая потребность сидит в душе каждого моряка в общении с великолепными друзьями с материка…
