— Обмундирование растеряешь, — сказал я.
Швейк опустился на колено и в два счета намотал мокрую тряпку вокруг тощей ноги.
— Порядок, — сказал он.
Я таскал бумажные мешки с цементом. Едкая зеленоватая пыль лезла в нос. Я чихал и про себя ругался. Девчонки давно пришли с носилками и, не дождавшись меня, сами накладывали мусор. Дядя Корней, привалившись к капоту плечом, курил махру и глядел на хмурое небо. Косо глядел.
Когда мы разгрузили машину, на территории уже закончили работу. Студенты потянулись внутрь здания — там столовая. Дядя Корней плюнул на окурок и тоже затопал в столовую. Я посмотрел в ту сторону, где работали мои девчонки. Их и след простыл. На бревне лежала моя куртка. Мокрая такая, жалкая. Я надел ее, хоть и противно было. Из кладовой выскочил Швейк. В руках у него была записная книжка. Учащийся он или строитель?
— Ты кто такой? — спросил меня Швейк.
— Никто, — сказал я. И это была истинная правда.
Умолк людской гомон, замерла на стройке жизнь, и я снова почувствовал себя никому не нужным.
Швейк, расставив тонкие ноги в зеленых обмотках, смотрел на меня и морщил лоб:
— Из деревни?
— А что? На носу написано?
— Нос у тебя в порядке, — серьезно сказал Швейк. — Раз спрашивают — отвечай.
— Тут до войны жил.
Швейк провел рукой по щеке, и зеленое цементное пятно размазалось до самого уха. Я хотел сказать ему, чтобы вытер рожу, но не сказал. С пятном было интереснее.
— Образование? — допрашивал Швейк.
Мне хотелось послать его подальше. К чертовой бабушке.
— В седьмом учился, — сказал я. — Вытурили.
— Будешь студентом, — запросто решил мою судьбу Швейк. Лицо у него стало важным, будто он по меньшей мере начальник техникума.
— А ты кто такой, парнище? — в свою очередь спросил я.
Швейк поднял с земли щепочку и соскреб с обмотки глиняную лепешку.
— Кто я? — переспросил он.
— Эге, — сказал я.
Швейк повертел в руках щепочку, бросил в ящик с известью. Провел ладонью по другой щеке. Теперь он напомнил мне маскарадного кота. Только не в сапогах, а в обмотках.
— Ничего страшного нет, если человек не закончил семилетку, — сказал Швейк. — Мало ли причин… В техникуме наверстает.
— Не примут без свидетельства, чудак.
— Нужно хорошей работой доказать, на что ты…
— Погоди, — перебил я. — У тебя тоже нет бумаги?
— Мыши съели, — сказал Швейк.
— Бывает, — усмехнулся я.
— Пошли к завучу, — сказал Швейк. — У них недобор.
Я вспомнил Алкины глаза: большие, светлые, с каким-то отливом. Когда я таскал цемент, Алка два раза посмотрела на меня. Один раз — когда я уронил пакет в грязь, а второй — когда шел из кладовой. Хорошо так посмотрела. Без ехидства.
