Вздохнув, потомок шотландских колдунов резко сел на кровати и зажег яркий магический шар над головой вора. Пискнув, чужак заметался по освещенной кухне, споткнулся об рассыпанные у печи поленья и с грохотом влетел под широкий стол.
Не успело затихнуть громыхание, как скрипучая дверь на улицу отворилась, и в избу заглянул выбеленный солнцем скелет: верный помощник чернокнижника и командир целой трудовой армии по совместительству.
— Стрястисть что, Карлович? — настороженно осведомился покойник, крепко сжимая костлявыми пальцами заботливо смазанный «шмайссер».
— Стряслось, оберст, стряслось, — еще раз вздохнул мистер Данбартоншир. — Гость незваный у нас. И, видимо, не из местных. Среди наших идиотов не найдешь, чтобы ночью к колдуну вломиться. Да и не грабят деревенские соседей. Раньше лишь на большую дорогу ходили, с кистенем. Во времена Пугачева... А сейчас все, и не балуют почти...
Стукнувшись о столешницу рогатой каской, бравый вояка сунулся под стол и скомандовал:
— Выходить! Руки вверх и шнель, шнель! Или буду стрелять!
— Не надо стрелять! — всхлипнули из-под стола, и на середину кухни выбрался растрепанный неудачливый воришка.
Колдун мрачно оглядел гостя и удивленно выгнул правую бровь. Перед стариком стоял сгорбившийся подросток. Старая фуфайка поверх многократно штопаной майки, торчащие костлявые руки из ободранных рукавов, мешковатые штаны. Бритая налысо голова сияла под магическим фонарем.
Осмотрев добычу, скелет фыркнул:
— Партизанен не меняться! Голодный, драный, из оружия держать лишь топор. Бардак!
Мистер Данбартоншир поморщился:
— Оберст, я тебя в какой раз прошу, не коверкай язык! Ты же всю местную библиотеку давно прочел, а все «партизанен»...
— А что мне с ним, о категориальном схематизме Канта разговаривать? — удивился командир трудовой армии. — К стенке, родимого, и все беседы. А с расстрельным контингентом разговор должен быть простым и коротким.
— Сам ты контингент, — расплакался воришка и рывком развязал тесемки многократно латаного мешка. — Нате, подавитесь, душегубы...
На пол посыпались буханка хлеба, вареная картошка, луковицы и завернутая в восковую бумагу копченая рыба.
Опешивший оберст почесал костяной затылок и покосился на колдуна. Тот тем временем задумчиво разглядывал рыдающего неудачника. Выждав пару минут для порядка, старик нашарил худыми ногами пушистые тапки и подошел поближе. Подняв с заботливо навощенных половых досок буханку, протянул ее гостье и медленно, с расстановкой произнес:
